Архимандрит Тихон (Агриков). Полвека у Престола Божия — протоиерей Валериан Кречетов о тех, кто повлиял на его становление пастырем Что бы вы пожелали пензенцам

Алексей Молебнов

В преддверии Рождества, мы решили, что многим нашим читателям будет небезынтересен прошлогодний разговор с иеромонахом Тихоном, ответственным секретарем Краснослободской епархии. Он рассказал нам о значении этого праздника для каждого православного.

Говорят, монахи - особенные люди, посвятившие свою жизнь служению Богу. Ежедневно люди спешат к ним, чтобы получить духовные советы в сложной ситуации, и те помогают. Иеромонах Тихон - человек, прошедший путь от послушника до наместника монастыря, ответственного секретаря Краснослободской епархии.

- Отец Тихон, с чего начался ваш путь к Богу?

Во-первых, начну с того, что родился я 16 августа 1980 года в городе Пенза. Рос обычным ребенком: играл, веселился, учился в многопрофильной гимназии №13. Семья была верующая: по воскресным и праздничным дням мы ходили в храм, причащались. Тогда и начался мой путь к Богу; хорошо, что времена на дворе были благоприятные: власть не препятствовала людям исповедовать Христа.

- Батюшка, почему вы решили стать священником, и в какой момент это произошло?

Решение посвятить свою жизнь священнослужению пришло в 1995 году. Это был юбилейный год - год 50-летия Победы над фашизмом, и в этом году средства масс-медиа очень широко осветили жизнь церкви во время войны. Почему-то это очень подействовало на меня, мне захотелось подражать этим людям - священникам, которые совершали свое служение в те годы или приняли священный сан, пройдя огонь войны. Очень хорошо помню момент созревания этого решения в душе. Я был религиозным человеком и ранее, но тогда решение созрело окончательно. Мне было 15 лет.

- Что повлияло на ваш выбор стать монахом?

На этот выбор повлияла повесть Н.С. Лескова «Очарованный странник», где показан путь человека в монастырь. Почему-то, примерив на себя роль главного героя, я решил, что монашество мне очень подходит. Тогда стало появляться много аскетической литературы, которая мне очень нравилась. Позже, пройдя монастырский путь от послушника до наместника монастыря, я увидел, что многое совсем не так, как написано в книгах, и сегодня тем, кто как я тогда загорелся желанием этого пути, я советую очень глубоко проверить свои чувства, сопоставив их с жизнью по Евангелию. Предлагаю пожить монашеской жизнью, не принимая пострига. Я для себя решил, что будет так в 13 лет, а принял монашество в 22 года. 9 лет прошло в испытании моего решения.

- Как складывалась ваша жизнь после пострига?

После пострига я был посвящен в священный сан сначала иеродиакона, потом - иеромонаха и с 2002 по 2008 гг. возглавлял братию Преображенского подворья Тихвинского монастыря. Сейчас это самостоятельная обитель Спасо–Преображенского мужского монастыря г. Пенза. Это были годы моего становления как пастыря. Я вижу много ошибок, но и много хороших моментов тех лет. Господь помогал мне! Поначалу было сложно управлять братией, но молитвами святых я вразумлялся и дело спорилось.

Трудно ли было в 2010 г. возглавить Нижнеломовский Казанский Богородицкий мужской монастырь? Что было сделано в период служения?

Конечно же, трудно быть наместником - всегда ответственно. Необходимо решать административные вопросы, окормлять монахов. Многое было сделано моими предшественниками и возрождать мне его не пришлось. Я пришел уже на все готовое, и не могу сказать, что оставил сколь-либо значительный след в истории Нижнеломовского монастыря. У нас есть святой источник, который удалось облагородить, построить купальни для паломников. Для меня это хороший, добрый период служения, молитвы. Некоего духовного отдохновения.

- Каковы обычные будни мужского монастыря?

О буднях могу судить по опыту тех монастырей, в которых приходилось жить, и могу сказать, что они везде наполнены чем-то своим. Нет одинаковых мест на земле, и люди там живут по-разному. В нашем монастыре утро начиналось с божественной литургии. Молились и приступали к труду. У каждого были свои послушания (поручения). Вечером совершалось всенощное бдение, затем мы отходили ко сну. В любом случае, главное делание в обители - это молитва, которой посвящены и будни, и праздники.

Вы возглавляли миссионерский отдел Пензенской епархии. Что входило в его задачи? С чем столкнулись на практике? Какие проблемы были?

‒ Это было одно из самых трудных дел в моей жизни. Мне пришлось столкнуться с «Михайловской обителью», видеть, как под звуки её колоколов наша паства проходила мимо православного храма, отдавая свои души в руки лжепастырей. Это было очень больно, но, к сожалению, эта рана очень глубока и мне удалось хоть немного ее уврачевать. Знаю, что этот раскол существует и поныне, продолжая вводить в соблазн многие души. Тогда я собрал много материала, передал его своему преемнику отцу Алексею Рою, когда переходил в Краснослободск. Надеюсь, что придет время, и родная для меня Пензенская земля освободится от этой проказы.

- Почему пришлось покинуть Пензу и продолжить служение в Краснослободске?

Здесь просто сошлось очень много обстоятельств, могу сказать лишь одно: решение далось не просто, я знал, что беру на себя большой труд и ответственность, но решился, положившись на волю Бога.

- В чем заключается ежедневная работа секретаря?

Секретарь - это человек, в руках которого сосредотачиваются все дела епархии. Он решает, какие из них должны пойти на решение архиерея, какие он может решить сам, какие - передать по другим инстанциям. Общение со священнослужителями, мирянами. У меня есть благочиние, приход, строящийся храм, тюрьмы, которые также приходится посещать и общаться с заключенными и молиться вместе с ними, и совершать Таинства. Дел - немало. В малых епархиях, как наша, секретарь - это совсем не канцелярский работник.

- Батюшка, расскажите о приближающемся празднике Рождества Христова.

Праздник Рождества Христова - один из самых простых по своему содержанию - это День Рождения Господа Иисуса Христа на земле. А по смыслу - очень глубокий, поскольку на землю сошел воплотившийся Бог, чтобы дать людям спасение.

- Почему каталитическое Рождество празднуют до Нового года, а наше - после?

Не только католики совершают Рождество до Нового года, но и многие Православные Церкви, которые держат новый календарь. Их большинство, и Рождество они уже отметили. Некоторые церкви имеют другой календарь, в том числе и наша - поэтому здесь разница.

- Как следует встречать праздник православному христианину?

Все христиане причащаются на Рождество, это древнее правило. А далее - праздник в семье, разговение, подарки. У всех свои традиции.

- В чем причина вашего успеха?

Главный секрет - это жить по словам Спасителя и святых апостолов. Господь не оставлял меня никогда! Я считаю это главной наградой. Мне легко, когда дело начинается с молитвы.

- Что бы вы пожелали пензенцам?

Прежде всего, здоровья, мира, добра. Пусть каждый день будет наполнен радостью и счастьем. Спаси вас Господи!

- Спасибо за беседу.

Всего доброго.

Фото из личного архива о. Тихона

У ТРОИЦЫ ОКРЫЛЕННЫЕ "ПОСЛЕДНИЙ ПРАЗДНИК" рассказ Книги архимандрита Тихона (Агрикова) мне приходилось и раньше читать. Но сегодня я прочитала и замечательный рассказ, и получила ответ на свой вопрос. После перезда в другой город, каждый, кто решается на такой отважный шаг, оказывается новичком в новом приходе. Бывать в церкви святого благоверного князя Александра Невского мне приходилось и раньше, когда приезжала в гости к сыну, ну, а теперь, я стала его постоянной прихожанкой, в котором свои уставы и свои порядки и они никак не совпадают с теми порядками, которые царили (в церкви) в том городе, где я проживала раньше. Кто попадал в подобную ситуацию, поймет меня, ведь избежать этого искушения сравнения никому не удаётся, недаром говорят: «все познается в сравнении». Но вот вопрос, который засел в голове и не давал покоя, каждый раз после очередной Божественной Литургиии, вводя мою душу в смятение, Господь узрел и ответ в рассказе прислал, Слава Тебе, Господи! Читая много духовной литературы, я обратила внимание, что очень много разногласий между духовниками на вопрос, как часто можно подходить к таинству Причастия? У всех разные ответы и, в основном, все ссылаются на усмотрение духовного отца или духовника, у которого окормляется спасающаяся душа. Но мне нигде не довелось прочесть, чтобы к причастию можно было подходить каждую неделю. Во время поста, особенно Великого имеется такая практика для постоянных прихожан, которых как облупленных знает настоятель прихода, и он дает благословение на это, а вот не в пост, да каждую неделю... .Кто серьёзно подходит к этому вопросу, знает, как важна ДОЛЖНАЯ подготовка к Таинству (хотя мы НИКОГДА не бываем достойны и причащаемся по милости и любви Божией, но труд свой мало-мальский приложить просто обязаны) и, если причащаться каждую неделю, то как говорил полюбившийся всем отец Флавиан (А. Торика), то человек будет находиться в постоянном посте, а возможно ли такое немощному человеку. Врядли. Так вот, все, кто всё же дерзает на такой смелый поступок я не в коей мере не бурусь судить, а вот повод задумться, прочитав рассказ есть над чем. Рассказ очень нужный, читайте и возможно и вы получите ответы на свои вопросы.

Иеродиакон Даниил (Павел Иванович Маланьин) (1926–1956) Из всех, кто влился в число лаврской братии, из вновь пришедших молодых вспоминается иеродиакон Даниил, в миру Павел Иванович Маланьин. Не заметить его в те годы было невозможно. Яркие, бросающиеся в глаза внешние данные - высокий рост, почти черные волосы, крупные и выразительные черты лица - очень хорошо гармонировали с завидным голосом - могучим, очень приятного тембра басом. Он любил служить и служил собранно, серьезно, не мешая каждой душе выразить в молитве, соединить с ектениями свое сокровенное, - прямо, непосредственно, просто. А ведь как велик соблазн молодому сильному голосу заглушить все и всех, насладиться своим диапазоном и оттенками звучания! Когда иеродиакон Даниил пел величания, мне невольно вспоминался писатель Тургенев:«Русская правдивая, горячая душа звучала и дышала в нем и так и хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны». И еще: «Он пел, и от каждого звука его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким». Конечно, в таком положении особенно трудно хранить свою душу от въедливых помыслов тщеславия, от увлечения собственной значимостью, от желания настоять на своем при всякой несправедливости. Трудно любому, а еще больше - серьезному монаху, с полной ответственностью относящемуся к своим обетам.на фото: Фрагмент общей братской фотографии конца 40-х годов 20 века. В центре - иеродиакон Даниил Маланьин.

Отец Даниил, по отзывам знавших его, старался работать над собой и эти старания укреплял молитвой. Рано утром вместе со всеми насельниками обители спешил он к Преподобному Игумену Сергию за благословением. В соборе еще темно. Только дежурный монах зажигает лампадки. Пока не пришел отец Наместник, все богомольцы стоят в притворе, оставив неширокий коридор для прохода монахов. Как только прозвучит возглас предстоятеля «Благословен Бог наш», вспыхнут разноцветные стаканчики паникадил, хлынет могучим потоком «Царю Небесный...». После братского молебна отец Даниил шел к Литургии. Когда он не служил, то пел на клиросе. Церковное пение было его стихией. Даже в отпуск, желанный и необходимый его болезненному состоянию, он ехал петь. Уезжал в Киев, пел в древней колыбели русского православия - Лавре преподобных Антония и Феодосия Киево-Печерских. Не прошло и десяти лет с момента поступления отца Даниила в Лавру, как подкрался конец - неслышно, нежданно, неотвратимо. Говорят, утром он служил, вечером читал после трапезы вечерние молитвы... А следующим утром уже облетела всех весть о его смерти. Он умер в тот год, когда исполнилось ему ровно тридцать лет. О внезапной, по церковно-славянскому выражению, напрасной смерти издревле молятся христиане, прося Господа сохранить от этой беды. И все же иногда случается такое: внезапно умирает кто-то. Только не всегда это беда. Думается, Господь, «глубиною мудрости человеколюбно вся строяй и полезная всем подаваяй», допускает иногда и такую решительную меру, зная заранее, что может встретиться человеку на пути и будет ли это тому на пользу. Как опытный садовник срезает распустившийся бутон точно в срок, чтоб не выветрился аромат, не осыпались до времени лепестки, так и внезапная смерть подкашивает иногда человека в лучшую пору его цветения. Понимание и уверенность в этом могут утешить и примирить со всеми беспокойными вопросами. Об этом говорит и псалмопевец: «Всякия кончины видех конец, широка заповедь Твоя зело» (Пс. 118, 96)... Здесь надо добавить, что отец Даниил был серьезно болен. Внешне он выглядел крепким, сильным, даже солидным человеком. Но молодой организм его страдал неизлечимым недугом - эпилепсией, которую в простонародье называют падучей болезнью. Мне пришлось видеть довольно страшный момент из жизни отца Даниила. Он служил праздничную Литургию. Я тогда был еще иеродиаконом (самым-самым плохим). Служба шла торжественно, благодатно. Предстоятельствовал отец Наместник. Успенский собор был полон народу. Певчие (студенты Духовной школы) пропели на клиросе «Блаженны...», затем тропари праздника, все духовенство в алтаре перешло на горнее место. С ними перешел и иеродиакон Даниил. Когда хор замолчал и нужно было говорить одному из иеродиаконов «Вонмем, премудрость вонмем...»,неожиданно случилось ужасное. В алтаре раздался страшной силы нечеловеческий душераздирающий крик... Все вздрогнули и оцепенели. В это мгновение иеродиакон Даниил упал, как подрубленный, замертво на пол церковный... При своем падении он задел взметнувшимися руками престольный семисвечник, упали на пол три-четыре лампады, пролилось из них масло... А он лежал ничком на полу совершенно недвижим, в полном иеродиаконском облачении. Многие думали, что он мертв, но он был жив, только глубокое обморочное состояние охватило его. Придя в себя от неожиданности, два молодых батюшки за руки оттащили отца Даниила в сторону, в придел. Служба пошла своим чередом. Но лично на меня это событие произвело потрясающее впечатление. Я таких случаев еще ни разу в жизни не переживал. Притом этот крик, вырвавшийся из самого больного сердца, был каким-то необыкновенным, страшным, трагичным. Этот крик целый месяц звучал в моих ушах и вновь и вновь ранил, терзал мою душу. Пролежав около часа в приделе, отец Даниил встал, отряхнулся, как-то болезненно, виновато улыбнулся, затем тихонько разоблачился и ушел в свою келию. Вид его был явно болезненным, бледность лица и расслабленность всего тела показывали, что он претерпел острый физический и душевный кризис и нуждается в полном покое. На другой день он снова служил Божественную Литургию, хотя уже за ним тихонечко наблюдали, охраняя его от возможных падений и ушибов. *** В «Троицких письмах» (это такая маленькая книжечка, где описываются особые чудесные события, бывшие в Лавре Преподобного Сергия) есть подобное повествование, как один, тоже лаврский, иеродиакон (непомню его имени) хотел совершить богослужение, будучи неподготовленным. Он пришел в алтарь, взял стихарь, орарь и поручи и собирался приблизиться к святому престолу, чтобы поцеловать его, как это делают священнослужители пред облачением. Но лишь только он приблизился к престолу Божию, как неожиданно остановился, побледнел, как белое полотно, вскрикнул от страха и повалился на пол... Когда он очнулся, то со слезами рассказывал следующую страшную повесть. Он совсем не готовился служить: ни монашеское правило, ни молитвы к святому причащению не читал, исповедь не проходил. И вот, когда он вошел в алтарь и хотел, с облачением в руках, приложиться к святому престолу, увидел у престола стоящего Ангела в образе светлого юноши, облаченного в голубой стихарь. Ангел, гневно взирая на иеродиакона, быстро подошел к нему, резким движением вырвал из его рук облачение и грозно сказал, показывая одновременно рукой в угол: «Если бы не его молитва за тебя, я поразил бы тебя на месте этим огненным мечом...». В руке его горел, переливался огнями пламенный меч. Иеродиакон мгновенно заметил, что в углу, стоя на коленях, молится за него Ангел Хранитель, и на нем белый стихарь. Больше иеродиакон ничего не помнил. От страха затряслись все его члены, и он, лишившись чувств, упал на землю. Так страшно приступать к святыне в недостойном виде, а как часто, часто мы это делаем! Боже Ты наш! И Ты все терпишь! Ты ждешь, когда мы исправно будем служить Тебе, Страшному Богу... *** Я ничуть не допускаю мысли, что случай с иеродиаконом Даниилом произошел тоже по недостоинству, как наказание. Нет. Это совсем иное. Отец Даниил всегда аккуратно готовился к богослужению, всегда и служил с чувством глубокого сокрушения, покаяния. А то, что с ним произошло, - исключительно по его болезни. Господь возлюбил его душу и еще чистую, не оскверненную мирской греховной грязью, взял ее к Себе, в Небесный святой чертог. Да и как хорошо-то умереть в такие юные годы! Юная роза, ты переносишься в горний вертоград, чтобы там еще более цвести и благоухать. Как хорошо умереть в юные годы! Как хорошо не видеть всей этой земной муки, неправды, горя, слез, засилья, всякого рода зла, коварства!.. *** Мне пришлось видеть юную девушку (Наташа имя ее), этот увядший на земле цветочек, лежащую в новом гробике. Сколько неземной красоты, невинности, нежной чистоты сияло в застывших светлых чертах ее лица! Можно ли думать, что она умерла, что она больше не будет жить? Неужели эта жизнь - случайная шутка, рок несправедливой судьбы, мимолетный дар, втоптанный в грязь цветок? О нет! Тысячу раз нет! Она лежала, как живая, словно уснула глубоким сном. И святая девственная красота говорила о бессмертии ее души. Господи, да как же счастливы они, эти святые души, в младенчестве, детстве, юности ушедшие к Тебе! И как неразумно делают те люди, которые убиваются, горюют неутешно о потере своих детей, братьев, сестер, юными ушедших в Вечность. *** Вспоминается еще одна святая юная душа (Аннушка имя ее), которая в самом расцвете девственной красоты неожиданно завяла, как ранний цветочек в морозное утро. Прошу моих дорогих читателей помянуть их имена в своих святых молитвах. *** Вполне по-христиански отнеслись к внезапной смерти иеродиакона Даниила его родители, и ныне проживающие в Москве. Смиренно, безропотно, даже с благодарением Господу приняли они этот страшный удел. Родитель отца Даниила отец Иоанн (он принял священство после смерти сына) и теперь бывает в Лавре, но уже слаб по старости и болезни ног. Вновь и вновь воскресает в нашей памяти светлый образ иеродиакона Даниила в праздник Введения Божией Матери. Ведь этот святой день он особенно любил. Надо заметить, что отец Даниил вообще любил праздники Божией Матери и всегда старался послужить в эти дни. А праздник Введения был любимейшим днем в его жизни, как бы второй Пасхой. И вот эту праздничную Литургию он отслужил в 1956 г. в последний раз... Несомненно, его сердце чувствовало, что больше этот праздник ему на земле не придется служить. И были особые переживания в его душе. Последний праздник. Последний... И вот теперь, когда беру в руки его скуфейку (она осталась мне на память), я вспоминаю, что тот, кто ее носил, ходил в ней в последний праздник. Но в последний ли?.. «Да», скажут люди, не просвещенные верой. А вот мы, верующие, скажем «нет». СвященноиеродиаконДаниил и теперь служит праздники Божией Матери. И теперь он их любит отмечать, да еще больше. Только не здесь - на грешной земле, а там - на Небе, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, где жизнь бесконечная, где Господь наш царствует и все святые Его. Спустя месяца полтора после смерти отца Даниила один из братии Лавры (благочестивой и святой жизни человек) видел умершего в видении. Облаченный в светлый диаконский стихарь, тот стоял среди Трапезной церкви. Кругом его было много-много маленьких ангелов. Все пели. Дивные небесные мелодии наполняли храм. Но что это было за пение! Кто может его передать? Слезы, слезы умиления! Видевший говорил об этом и - плакал. И у меня, когда я вспоминаю и пишу об этом, тоже слезы катятся по щекам... Когда отец Даниил был жив, то он очень любил регентовать на клиросе, хотя это занятие у него что-то плоховато получалось: то ли его сильный голос забивал остальные, и не было гармонии, то ли спешка мешала ему быть хорошим регентом - словом, с регентством у него не ладилось. И вот там-то, на Небесах, видимо, и воплощаются все наши лучшие желания, а отец Даниил совершенствует свои певческие и регентские способности. Поет, да еще пришел попеть со своим небесным хором к нам сюда, в Трапезный храм, в Лавру родную. А как все это радостно и утешительно для нас, грешных! Как радостно сознавать, что наше земное служение будет совершенствоваться еще более там, на Небе! Отрывок из книги «У Троицы окрыленные» Архимандрит Тихон (Агриков) - бывший преподаватель Московской Духовной Академии и насельник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Архимандрит Тихон (Агриков)
У Троицы окрыленные
Воспоминания

От издателей

…В древних патериках встречается образ монашествующих в виде трех птиц: монахи ранних веков христианства, средних и последних времен. Первые две птицы имели достаточно сип, чтобы, избегая искушений, достигать Царства Небесного; третья же птица, представляющая образ монаха последних времен, то взмывала к небу, то без сил падала на землю, то снова устремлялась ввысь.

В современном мире, где искушения становятся все разнообразнее и изощреннее, для нас очень важен опыт последних по времени подвижников, живших рядом с нами, прошедших сквозь «соблазны мира» и достигших Царства Небесного.

В книгу «У Троицы окрыленные» вошли две из трех частей воспоминаний о Троице-Сергиевой Лавре в период ее послевоенного восстановления, с 1950 по 1960 год.

Автор воспоминаний – архимандрит Тихон (Агриков) – бывший преподаватель Московской Духовной Академии и насельник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Истинный православный подвижник, человек высокой духовной жизни, он пользовался любовью и уважением студентов Академии и духовных чад. В своей жизни отец Тихон перенес тяжелые испытания и теперь многие годы находится в затворе.

Книга имеет большое значение для сегодняшних христиан, поскольку в ней содержится духовный опыт современных нам подвижников благочестия.

Часть I. 1950–1955 гг. От автора

Эти воспоминания написаны мною в результате наблюдения за жизнью хороших людей. Написаны для того, чтобы показать, что и в наше время были и есть люди, которые всей душой стремятся к Богу, к Вечной жизни, к Горнему блаженному Иерусалиму. Ведь теперь многие говорят, что нам будто и не спастись: времена стали не те, суета застилает наши очи, как утренний туман, благодати не стало нигде – ни в монастырях, ни в храмах, ни в людях. И так многие говорят – и только себе вредят, уныние нагоняют, и туман печали еще больше сгущается над нашими душами. А ведь так говорить не только вредно, но и грешно. Правда-то правда, что наши времена трудные и туманные, и даже бурные и грозные, но ведь в бурю-то и Господь ближе к грешной и немощной душе – и ближе, и милостивее, и нежнее. Как мать бывает нежнее и внимательнее к ребенку больному и худенькому, так и Господь наш Спаситель ближе к нам в трудные и опасные времена.

Вот я и хочу в своих воспоминаниях со всей ясностью показать, что и теперь люди добрые спасаются и достигают высокой духовной зрелости и даже святости. В них описывается жизнь людей, монашествовавших в Доме Святой Троицы – в Лавре Преподобного Сергия Радонежского – на протяжении пятнадцати лет: с 1950 по 1965 гг., то есть в период моего личного наблюдения благодатной жизни под священным кровом Сергия Преподобного. Спешу оговориться, что это не сочинение, и даже не художественное повествование. Нет, это просто-напросто воспоминание о добрых, хороших людях, с которыми я вместе жил, молился, трудился, радовался, скорбел, плакал, утешался. Тем более, что они живут в моем сердце и доселе. Они, эти добрые отцы и братия мои по духу, уже скончались, их нет больше в земном Доме Святой Троицы. Они переселились к Троице Небесной, вечно сияющей, вечно озаряющейся радугами небесных сияний. Они сейчас там, куда мы поднимаем свои печальные, заплаканные взоры. Но дела их добрые еще живут, помнятся в священных стенах Сергиевой Лавры. Для того чтобы об этих делах узнали и другие верующие люди, я пишу эти воспоминания. «У Троицы окрыленные» – так они называются. Это название имеет символический смысл, разъяснение которого читатель найдет дальше – во введении.

А сейчас скажу только о том, что эта книга разделена на три части. В первой части (1950–1955 гг.) описана жизнь восьми дивных мужей; во второй части (1955–1960 гг.) раскрываются судьбы тринадцати старцев-тружеников и в третьей части – одиннадцати человек. Всего в книге дается жизнеописание тридцати двух человек.

Ко всему этому добавлю: пусть читатель не смущается и не обижается на меня из-за скудости сведений об указанных лицах. Тем более что я не имею намерения описывать полную биографию того или иного старца. Это мне не под силу. Да и сведений таких теперь «с огнем» не найдешь.

В своих воспоминаниях я коснусь только последних лет жизни этих людей, то есть того времени, которое они провели в земном Доме Святой Троицы у Преподобного Сергия. Вот об этих последних годах их жизни, не касаясь детства и юности, я расскажу моим добрым читателям.

Хочется сказать, что я никакой иной цели не преследую, когда пишу эти воспоминания, кроме одной, самой заветной, самой святой, самой высокой, – сколько-нибудь помочь моим милым и дорогим читателям озариться светлым стремлением к небесной жизни, окрылиться , согреться благодатным теплом от святых людей, которые, как и мы все, совсем еще недавно жили с нами, ходили, страдали, терпели, радовались, унывали, а вот теперь их нет уже среди нас, они ушли, воспарили в иной мир. Хочется, чтобы читатель хорошенько понял суету этой земной жизни и с большим стремлением и энергией взялся за спасение своей души. Если эти мои бедные строки коснутся близко чьей-либо души, если они вызовут в каком-либо сердце горячее желание спасения, если они вызовут в чьем-либо взоре слезы умиления и тихие благодатные воздыхания – цель моих денных и нощных трудов будет достигнута, и лучшей награды мне никакой не надо.

Введение

Была тихая лунная ночь. Дремучий бор как бы заснул, задремал. Только высокие сосны тихо покачивали своими шапками, показывая тем, что лес бодрствует, что он не спит в эту дивную таинственную ночь. На опушке темного леса приютилась маленькая келейка; она кажется совсем крошечной по сравнению с могучими соснами и елями. Келейка скромно прижалась к лесу, как бы боясь, чтобы кто ее не увидел, не обнаружил. В маленьком одиноком окошечке светил огонек. Знать, и здесь кто-то бодрствовал, не спал в такой поздний неурочный час. Огонек то замирал, как бы угасая, то снова его слабый свет отражался на сучьях и ветвях старого леса. Лучина… Да это даже и не свеча восковая, а простая древесная лучина, тихо потрескивая, бросала свои дымные лучи на древние листы Священной Псалтири и на склонившегося над ней отшельника. Кто этот подвижник, что так одиноко и напряженно проводит свою жизнь? Он уже не молод. Пряди седых, как снег, белых волос падали на его старческие худые плечи. Он читал, стоя на коленях, весь углубившись в молитву. Мертвая тишина царила в убогой келейке. Временами он поднимал седую голову и устремлял свой взор на древнюю икону Богоматери. Долго молился так старец, и казалось, что он никогда не кончит своей уединенной молитвы. Видимо, велика была его просьба; о чем-то большом и значительном, наверное, просил он Царицу Небесную. Она тихим Материнским взором смотрела на молящегося старца, и казалось, вот-вот раскроются Ее девственные уста, Она поспешит утешить Своего угодника. Старец чувствовал своею душою, что Она его слышит, и оттого новые обильные теплые слезы бежали по его худым старческим ланитам.

Вдруг за окном негромкий крик: "Сергий, Сергий!". Старец насторожился. «Господи, Иисусе Христе… – тихо шепчут его бесцветные уста. – Знать, опять супостаты нарушают тишину этой святой ночи. Как это им неймется, беззаконникам», – думает подвижник. "Сергий, Сергий!" – будто еще ближе, прямо под самым окном, зовет мягкий и тихий голос. Луч яркого света, точно молния, озаряет окрестность. И в убогой келейке становится совсем светло. Старец чувствует, что этот луч проник даже в его сердце, и оно заиграло, озарилось неизъяснимой радостью, блаженством. Он встает, тихо подходит к маленькому окошечку и… открывает его… «Сергий, услышана молитва твоя о твоих учениках, – снова несется голос. – Как при тебе, так и после тебя их будет так много, как вот этих голубей…». Старец не верит своим глазам: в лучах небесного света летают голуби – их так много, так много, будто весь огромный лес наполнен ими! И какие же это дивные голуби! «Нет, это не простые голуби, – думает старец, – это ангелы небесные, потому такие прекрасные и неописуемые». И белые, как чистый яркий снег, и сизые, как небо, и нежно-оранжевые, как цвет благоухающей розы. Разных цветов голуби. Порхают, летают, играют и все будто стремятся поближе к келии Преподобного. Сергий не мог наглядеться на это дивное небесное видение. Он пошел тихонечко к другой келии, что глубже спряталась в лесной чаще, и позвал архимандрита Симона. Когда они вернулись, видение стало исчезать, и вскоре лес, келии и люди погрузились в прохладную ночную темноту…

С тех пор минуло около шести столетий. Сколько святых людей, этих земных ангелов, этих дивных кротких «голубей», воспитал, окрылил Дом Святой Троицы – обитель Преподобного Сергия! Преподобные Никон, Дионисий, смиренный Михей, Симон, Исаакий – и возможно ли их перечесть, записать, или описать, или о них рассказать?.. Как звезды на ночном тихом небе, сияют дивные имена учеников Сергиевых.

Недаром он в ту священную ночь так горячо молился, не напрасно он о своих учениках проливал горячие слезы.

За 600 лет немало грозных бурь перенесла святая обитель Сергиева. Волны бурных кровопролитий, междоусобиц, вражды, глада, моровой чумы яростно бросались на вековые столпостены монастыря. Не один раз она была палима огнем, не один раз опустошаема. Временами камня на камне не оставалось от древней святыни. Но вновь и вновь она поднималась из пепла, как таинственная птица Феникс, чтобы жить, светить, согревать, окрылять все новых и новых учеников Сергия Преподобного. Как могучий маяк средь житейского моря, стоит эта твердыня и доныне, сокрушая, отражая силы зла.

В нашу сложную эпоху святая обитель Живоначальной Троицы также понесла немало испытаний. Она была просто закрыта. Опечатана. Хранилась как памятник древней культуры . И так было много лет. Тем не менее и в эти годы свет благодатный не переставал излучаться от сокрытого под спудом могучего светильника. Очевидцы говорят, что тропочка к святым мощам Сергия Преподобного никогда не зарастала в эти печальные годы – ни летом, ни зимой. Одинокие богомольцы просачивались чрез закрытые двери обители и тихо-трепетно шли к восточной стороне Троицкого собора, где покоились святые мощи Великого Печальника Русской земли. Говорят, что, подходя к стене, люди тихо плакали. Они прикладывались благоговейно к белому камню, как бы к самой раке Преподобного Сергия, и, испрося его благословения, так же тихо удалялись.

Пришлось мне видеть одну престарелую монахиню, которая в это время жила недалеко от закрытой святой обители. Она и в снежную пургу и в дождливую ночь, и в самое непроходимое ненастье всегда тихонечко ходила к Сергию Преподобному за благословением. И вот однажды заболела и несколько дней провела безвыходно дома. Ночью, когда она лежала в своей келии, вдруг слышит: кто-то тихо отворяет дверь (а дверь была закрыта на крючок, потому что час был поздний)… Входит старец-тихий, кроткий. Сделав от двери три шага, он остановился. Обращаясь к испуганной монахине, ласково спросил: «Что же ты, матушка, перестала навещать меня? Ведь когда вы подходите к стенке, я благословляю в окошечко». Сказал и тихо скрылся, как и пришел. Поднявшись с колен, она долго плакала от радости, а через несколько лет и рассказала мне об этом. Так благодать Святой Троицы чрез Преподобного Сергия никогда не переставала изливаться на души близких и дальних учеников Сергиевых.

А еще хочется рассказать о чудесном случае, который совершился при открытии Лавры Преподобного Сергия в 1945 году. Было всем известно, что Лавру открывают. Настоятель святой обители архимандрит Гурий (позднее митрополит) получил из Москвы разрешение служить на праздник, кажется, Святой Троицы. Но колокола на колокольне не было, чтобы звонить к службе. Тогда дано было указание поднять большой колокол на колокольню. Поставили спешно леса, подкатили лебедку, натянули тросы и колокол стали поднимать. Но тут неожиданно отца Настоятеля вызвали в Москву, и он срочно выехал. Рабочие целый день маялись, поднимая колокол, и никак не могли его поднять до места. Они десять раз и больше спускали колокол к земле, потом снова тянули его кверху. Колокол доходил до половины пути и дальше не хотел идти. Никакая сила не могла его втащить выше. Тросы были стальные, узлов нигде не было, но колокол никак не хотел подниматься выше. Десять раз и больше он доходил до определенного места и останавливался, как прикованный. Рабочие выбились из сил и не могли понять, в чем причина этого несчастья. Наступил вечер, и настоятель возвращался из Москвы. Он издали увидел, как колокол медленно шел, шел – и остановился. Ему сказали, что рабочие целый день бьются с колоколом и не могут его поднять на место. Архимандрит Гурий молча вышел из машины и быстро направился в свою келию. Войдя, он сотворил молитву и накинул на себя епитрахиль, надел поручи. Потом взял требник и прочитал в нем молитву « На поднятие колокола ». Не успел он закончить этой молитвы, как со стороны двора раздались радостные крики. Наместник глянул на колокол: тот медленно и торжественно уже доходил до окна колокольни, где его приняли несколько рук и втянули внутрь. Так был поднят колокол и открыта Лавра.

Скажу вам о той непреложной истине, довольно утешительной не только для иноков сей святой обители, но и для всех верующих людей, которые молитвенно связаны с Лаврой Преподобного Сергия, посещают ее, исповедуются у лаврских духовников: Преподобный Сергий и их считает своими чадами, учениками. И они ему очень милы и дороги, и за них он непрестанно возносит свои молитвы к Богу. Уместно здесь вспомнить случай, происшедший в Лавре в недавнее время.

Одна глубоко верующая девица, питающая горячую веру и любовь к Сергию Преподобному, в большой скорби приехала в святую обитель. Она хотела излить здесь свою скорбь знакомому ей иеромонаху-духовнику, но тот, как нарочно, к этому времени приболел и не пришел исповедовать. Убитая двойным гopeм девушка пошла в Троицкий собор, спряталась за колонку храма и стала горько-горько плакать. В порыве острого душевного горя она стала даже роптать на Преподобного, что он отнял у нее последнюю опору в жизни и ей нет возможности поведать кому-либо свои скорби.

Так она плакала и плакала за колонкой, по временам печально бросая свой взгляд на священную раку угодника Божия.

Вдруг она отчетливо заметила, что священная рака неожиданно подернулась белой дымкой, точно облако или белый покров взметнулся над гробом Преподобного. Вслед за этим сам Сергий Преподобный поднялся из раки и тихо, как бы скользя по воздуху, направился к скорбящей девице. Девушка перепугалась и упала вниз лицом на пол. Она дрожала от страха всем телом и не могла даже молиться.

Но вот чувствует она, будто легкая рука опустилась на ее голову, и вслед за этим послышался мягкий голос: «Не скорби так сильно, дитя мое; когда некому поведать, то я сам принимаю ваши скорби».

Как ни страшно было девушке в эту минуту, но от слов самого Преподобного она не могла сдержаться и навзрыд заплакала, вздрагивая всем телом. Окружающие успокаивали ее, не зная причины ее крайнего расстройства, она же никого не хотела ни видеть, ни слышать, только слова Преподобного звучали в ее ушах: «Не скорби, дитя мое… Я сам принимаю ваши скорби».

Успокоившись, она встала. Неописуемый мир и неземная радость наполнили ее душу. Ни на кого не глядя, она тихо вышла из Троицкого собора…

Да, Сергий Преподобный всех почитает своими учениками: не только свою монастырскую братию, но и всех, всех, к нему приезжающих со всех краев матушки Руси. А с каким нетерпением он ждет к себе богомольцев, отечески помогает им преодолеть все препятствия и приехать во святую Лавру помолиться, исповедаться и причаститься Святых Тайн Христовых! Одна убогая старушка долго-долго собиралась посетить святую обитель Сергия Преподобного, но все никак не могла собраться. То старческая немощь ей не позволяла, то погода: зимой – снег, пурга, летом – дождь, слякоть; но вот все-таки собралась к Троице. «Как же, бабуся, поедешь? – говорили ей соседи. – Да еще и попутчика у тебя нет». «Нет у меня, милые, нет никого, – крестясь, говорила старушка. – Знать, сам Сергий Преподобный мне поможет добраться».

Взяла она свою ветхую котомочку, сучковатый посох, перекрестила широким крестом трижды дверь своей покосившейся хатки и тихо вышла на дорогу. Не успела она шагнуть и пяти шагов, как сзади затарахтела телега. Ехал мальчик, видимо, в районное село, вез жбаны с молоком. «Бабуся, ты до поезда? Садись, довезу», – произнес он участливо. «Да, касатик, до поезда», – ответила старушка и, крестясь, забралась на повозку. Всю дорогу она сидела и тихо шептала молитву, да все удивлялась, как это скоро Сергий Преподобный послал ей доброго попутчика. Проехали они так без малого пятнадцать верст и, когда нужно было сходить, она спросила мальчика: «Как же тебя зовут, милый?» – «Сережа», – улыбаясь, ответил тот. «Сережа, Сережа», – тихо повторила старушка, что-то соображая, и, поклонившись, побрела к поезду.

Не сделала она и здесь больше десяти шагов, как догоняет ее молодой военный. «Бабуся, а бабуся, ты на поезд? Я помогу тебе сесть». Она не успела и опомниться, как военный почти внес ее в двери вагона и усадил на свободной полке. А народу-то, народу сколько было! Где бы ей, старой да немощной, сесть в поезд! Она ехала и все всматривалась в молодое и доброе лицо военного. Ехать им пришлось вместе целый день. Когда уже под вечер военный стал собираться выходить, она тихонечко дернула его за рукав и сказала: «Спасибо тебе за все, милый; как же твое имя-то?» – «Меня зовут Сергей Сергеевич, – ответил тот. – До свидания».

Старушка долго не могла опомниться от этих слов. «Боже ты мой, – тихо шептала она, – там Сережа, здесь Сергей Сергеевич. Знать, сам Сергий Преподобный, что ль, везет меня к себе». Но ее неотвязчиво беспокоила мысль: как же она теперь найдет святую обитель, ведь наступает осенняя ночь, идет дождь за окном, а монастырь-то, говорят, далеко от станции… Сидит она и тихо молится: «Сергий Преподобный, не оставь ты меня, помоги мне добраться до твоей обители святой». Народ засуетился: поезд подходил к Загорску. На дворе темень, дождь, грязь. Подходит почтенный мужчина, не то доктор какой, не то священник: «Бабушка, ты, видимо, к Преподобному едешь, да совсем одна, пойдем, я довезу тебя». – «Да как же, сынок, ты сам-то?» – пыталась говорить старушка. «Меня здесь ждет машина, – успокаивал ее благодетель. – Я тебя на машине прямо в монастырь доставлю». Ее усадили на мягкое сиденье, и она, как следует еще и не опомнившись, мигом оказалась в святой обители. Когда она выходила из машины, ее добрый благожелатель помогал ей, а потом сказал: «Матушка, а ты помолись обо мне у Преподобного». – «А как твое…» – заикнулась старушка. «Меня зовут отец Сергий, я священник…».

Был канун большого праздника. Трапезная церковь была открыта для богомольцев. Старушка стояла в уголочке храма и… слезы, слезы, обильные слезы ручьем текли из ее старческих глаз. «Батюшка, Сергий Преподобный, – неслышно шептали ее уста, – ты сам, знать, всю дорогу ехал со мной…».

После этого рассказа как не радоваться всем нам, что Преподобный и ждет нас к себе, и помогает нам приехать во святую его обитель. Поэтому, когда мы даем нашим воспоминаниям название «У Троицы окрыленные», то имеем в виду не только тех добрых иноков, которые подвигами поста и молитвы «окрылились» и духовно возросли под кровом Преподобного Сергия, но и всех верующих – чад его, рассеянных по всему лицу земли русской, и не только русской, но и других славянских и восточных православных народов: болгар, румын, сербов, арабов… Сыны этих народов учатся здесь, в нашей Московской Духовной Академии, и питают к Преподобному Сергию самые благоговейные святые чувства.

Когда я пишу эти воспоминания, то сердце мое прямо-таки разрывается от стеснившегося желания: как хочется, чтобы каждая душа христианская, дорогая, милая душа, купленная бесценною Кровию Христовой, и особенно та, которая поручена мне Самим Господом, – окрылилась , окрепла, воспрянула духом, питаясь молитвами Преподобного Сергия! Чтобы ни один человек, хоть раз в жизни посетивший Сергиев монастырь, не погиб в сетях вражеских, но чтобы как можно больше людей спаслись и достигли Вечной жизни.

Эти строки мне приходится писать в дни отдания Святой Пасхи и Вознесения Господа нашего Иисуса Христа на Небо. Щемит сердце: чувство скорби охватывает его. Печаль учеников Христовых от их разлуки с Возлюбленным Учителем как-то передается сердцу. Господь вознесся на Небо к Своему Отцу, а ученики остались одни среди злобного, грешного мира. Окрыленные надеждой ниспослания им обетованного Святого Духа, они все-таки страдали душой оттого, что любимого Господа с ними нет. Они Его больше не видят своими глазами, хотя невидимо Он обещал быть с ними до скончания века. Это чувство разлуки волнует и мое бедное сердце. Мысль переносится на тех, с которыми Господь соединил меня духовными узами. Их нет здесь со мной. Они рассеяны по разным краям. Что сейчас там с ними? Какие скорби и опасности обуревают их дорогие души? И как Господь обещал невидимо быть всегда со Своими учениками, так и меня утешает сознание невидимой постоянной молитвенной духовной связи с дорогими мне душами. Нужно сказать, что сила страдания в разлуке тесно связана с силой любви. Если сердце умеет много любить, то оно и много страдает, а если сердце мало любит, то ему и страдания любви совсем непонятны. Свт. Иоанн Златоуст дня не мог прожить один, без своей паствы, и когда заболевал физически и не мог быть в Храме, дома он мучился, тоскуя и страдая, как мать, у которой отняли ребенка.

Но мысль моя идет дальше. Я с ужасом вспоминаю об иной разлуке, о разлуке не временной, но вечной, когда там, в загробном мире, грехи разлучат нас друг с другом навсегда. Я не могу спокойно писать эти строки. Жгучие слезы застилают мне глаза. Боже мой, можно ли перенести такое состояние!.. Под силу ли оно человеческой душе? Но вечная разлука друг с другом непременно ведет к другому ужаснейшему состоянию. Трепет, ужас охватывает душу. Цепенеет кровь в жилах, мысль отказывается осознавать – это вечная разлука с Господом… Святые отцы не знали и не ведали более ужасной мысли, как представление о вечной разлуке с Господом. Они были готовы нести все муки, страдания, скорби, даже соглашались быть заключенными в глубине ада, преисподней, но только бы и там быть не отлученными от Господа. Я немножко пишу об этом для того, чтобы мы боялись греха, как яда. Ибо грех нас ведет сначала к временной, а потом и к вечной разлуке друг с другом и с Господом.

«…Помяни стадо свое, еже сам упасл еси, и не забуди посещати чад своих. Моли за ны, отче священный, за дети своя духовныя…», – неумолкаемо слышится этот вопль скорбящих душ пред священной ракой Сергия Преподобного. И мы верим, что он слышит эти молитвы, и они не напрасны.

Я хочу выразить во введении еще одну важную мысль, побудившую меня писать эти воспоминания: мысль о неизбежности и неизвестности смерти. Ведь все эти люди, подвизавшиеся последние дни своей жизни под кровом Преподобного Сергия, умерли в разном возрасте. Одни из них – престарелые, другие – средних лет. Иные молодые, а есть и совсем юные послушники. Это положение призывает нас всех никак не медлить в своих подвигах спасения. Не откладывать на будущее время, мол, еще успею, покаюсь, подготовлюсь. Это великая ошибка, которую внушает нам диавол, стремясь погубить наши души. Я вот даже сейчас прихожу в трепет от воспоминания, как один наш молодой послушник как ни в чем не бывало пошел отдохнуть в свою келию среди бела дня, и часом спустя его нашли уже похолодевшим, лежащим недвижимо на своем бедном келейном одре. Поэтому, когда мы говорим об окрыленных душах, воспаривших от Троицы земной к Троице Небесной, имеем в виду людей разных лет жизни – и молодых, и старых, и юных, и престарелых, – чтобы этим напомнить себе о непрестанной готовности к смерти, к загробной жизни. И среди нас есть молодые, есть пожилые, есть здоровые, есть больные, и для всех тайна перехода совсем неизвестна: когда Господь позовет, в какой день и час? Поэтому блаженны всегда бодрствующие (Мф. 25, 1–13) и неунывающие, борющиеся и неослабевающие. Враг – диавол – не дремлет. Он, как лев, рыкая, ходит, ища, кого поглотить.

Вспомнился один случай из моей жизни, который как нельзя лучше говорит о непримиримой злобе врага к нам и о нашей постоянной готовности к смерти.

Однажды в тихий солнечный день шел я по двору нашей Лавры. Была полная тишина. Все братия после службы отдыхали в своих келиях. Небо было сине-голубое и очень ясное, легкий ветерок гнал белые, как чистый пух, облака. Вдруг вверху, над головой, что-то зашумело, засвистало, жалобно застонало, точно сильный порыв вихря в зимнюю ночную пору. Я не успел поднять головы, как пред глазами блеснуло что-то снежно-белое и… ударилось о каменную дорожку. Боже мой! На камнях лежал, распростершись крыльями, необыкновенно белый голубь, точно ангел светозарный слетел с неба. На белых перышках груди зияла смертельная рана. Он был мертв…

Я остановился как вкопанный и невольно поднял вопрошающий свой взор к небесам… Прямо над головой, на порядочной высоте, кружился хищник. Он медленно делал круг и черной точкой уходил все дальше и дальше… Я почувствовал, как по моим щекам одна за другой покатились слезы и упали на невинную чистую жертву. Жаль было бедного беззащитного голубя. Но как бесконечно жаль те милые и безгранично дорогие души, которые по своей беспечности бывают так же беззащитны, так же неожиданно смертельно убиваемы коварным и вечно озлобленным душеубийцей и врагом нашего спасения – диаволом!.. Тогда я особенно почувствовал себя обязанным не покладая рук трудиться и молиться за всех, кто мне так дорог и за кого я должен отдать не только свои силы и здоровье, но и самую жизнь. А как ярко этот случай говорит нам о неожиданной кончине нашей земной жизни!

Прежде чем закончить свое введение, чтобы оно наиболее полно раскрыло моему любезному читателю главную тему всего сочинения, предложу еще один рассказ-воспоминание, который вплотную, как я думаю, и приведет нас к главному описанию.

Дело-то все в том, что тема этой книги – окрыленные и на небо вознесенные, и о них я буду писать дальше. Но мне хочется привести маленький пример того, как сюда, к Преподобному Сергию, приезжают души умученные и почти убитые или же еще младенческие и неоперившиеся и получают душевные и вместе физические силы, окрыляются по молитвам Преподобного Сергия и затем вновь улетают в неведомые края, в нелегкую и опасную земную жизнь.

Одна совсем больная девушка приехала во святую обитель. Хотя была тихая и ясная погода, она шла и почти падала, как клонится и падает былинка от дыхания ветра. Девушка была семнадцати-восемнадцати лет, маленькая ростом. Бледность ее лица показывала довольно плохое состояние здоровья, а потухший взор говорил о безнадежности, о потерянной молодой жизни. Она совсем птенец, выброшенный из теплого гнезда. Неоперившаяся крошечная птичка среди бурных волн жизни.

Но вот ее стали часто видеть в Троицком Соборе. Она обычно стояла в тени колонны и внимательно вслушивалась в пение молебна. Как много нового увидела и услышала она здесь! Точно совершенно иной мир открылся ей на земле святой обители Сергия. Она видит, она чувствует живую силу, какую-то новую жизнь, доступную и ей, заброшенной, больной, обманутой. Несколько дней она молилась или не молилась, а просто присматривалась к этой новой жизни.

И вот однажды, когда чредной гробовой иеромонах особенно четко и прочувствованно читал акафист Преподобному Сергию, она неожиданно почувствовала, что плачет. Стыд-то какой, нелепость – плакать, когда кругом чужие люди! Да она ни разу в жизни ни от чего не плакала. Сколько ей пришлось претерпеть обид, горечи, неправды, унижений – она никогда не плакала. Нет. А вот теперь плачет. Отчего, почему? Да и слезы эти такие сладкие, радостные… Отчего это они такие? А когда иеромонах стал читать Святое Евангелие и дошел до того места, где Господь говорит: «Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененные» (Мф. 11, 28), – бедная девочка прямо зарыдала вслух. Было слышно, как слова срывались с ее дрожащих уст: «Господи, Господи, где же Ты был, как же я Тебя не знала раньше? Как мало я прожила, но как много сделала зла, и Ты зовешь меня к Себе…».

После этого видели ее причастницей. Она была необыкновенно тиха, кротка и светла, как ясный день. В потухших ранее глазах теперь загорелась новая жизнь. Даже бледные ланиты покрылись розовым румянцем. Когда ее осторожно спросили: «Как тебе, Лида?», она помолчала, незаметно смахнула незваную гостью-слезу и тихо-тихо, как-то стесняясь, ответила: «Я ведь не знала, что так хороша жизнь с Господом… Несколько раз я пыталась покончить с собой, но вот…» – она запнулась. Волнение охватило ее сердце. Слезы радости обновленной жизни заструились по ее щекам. Плакали и люди, старушки утирались кончиками своих головных платков. Девушки, чтобы не заплакать, стыдливо отворачивались.

Успокоившись, Лида твердо сказала: «У Преподобного я вновь возродилась, я окрылилась… Я теперь опять лечу в мир, чтобы загладить грехи прежней своей жизни». И, воодушевленная, укрепленная силой Божией, окрыленная , она со слезами покинула святую обитель Сергия Преподобного и… улетела… Где она сейчас, эта бедная одинокая птичка? В какие края занес ее бурный ветер жизни?..

Вот и все. Кончилось мое введение. Теперь пойдет главное сочинение о душах, у Троицы окрыленных и в горний мир вознесенных.

«Покров простерся над моим священством», – говорит батюшка, почти полвека предстоящий у Престола Божия в храме Покрова Пресвятой Богородицы в селе Акулово Московской области. Все это время особый – «серебряный» – крест служения несет матушка Наталья Константиновна. Накануне юбилея отеческие и пастырские наставления отца Валериана получили семеро его взрослых детей, 35 внуков и многочисленные духовные чада…

В церкви – с пеленок

– Батюшка, ваш папа, протоиерей Михаил Кречетов, говорил, что нет ничего выше священнического служения. За 50 лет вы убедились в этом?

– Конечно. Нет ничего выше священнического служения, потому что весь смысл жизни заключается в спасении души. А как говорил святой праведный Иоанн Кронштадтский, священники – виновники покаяния. Почему дьявол лютой злобой ненавидит священников. Священство – это Богом установленная иерархия. Есть такое изречение: переход на личности – признак слабости позиций. И вот говорят: я не против Церкви, я против попов, и вообще нужно архиереев убрать. Но в таком случае все просто развалится. Епископат, священство, диаконы – это скелет, духовная структура, в которой каждый, в первую очередь начальствующие, участвуют в путях Промысла Божия. «Сердце царево в руце Божией» (Притч. 21:1).

Мы знаем классический евангельский пример, когда во время заседания Синедриона первосвященник Каиафа говорит: «Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин. 11:49). Он имел в виду свое, а невольно изрек то, что было предначертано, – что Господь пришел пострадать за множество людей. Есть библейское изречение: «Произволение сердца от человека, а изречение уст – от Бога» (Притч. 16:1).

– Да, это уже особый момент. Есть все-таки такие понятия, как «пятидесятница», «золотая свадьба». Человек с помощью Божией выдерживает в своем служении – семейном ли, священническом – определенный срок, становится, так сказать, искушенным в горниле испытаний.

Сербский святой Иустин (Попович) писал: весь смысл бытия определяется Богоявлением и Богослужением. Всякое настоящее служение здесь есть служение Богу. Я прислуживал в храме, можно сказать, с младенчества, с пяти лет, когда мы после оккупации стали снова жить в Зарайске. Папа еще был на войне, а мама ходила в церковь, была псаломщицей. Братья уже начали учиться, а я дошколенок – куда же меня девать-то? И мама брала меня с собой в храм, приносила туда полусонного, а может, я спал там, не помню. А потом я уже сам стал приходить в церковь, прислуживал, причащался, иногда каждый день.

И так Господь положил на сердце, что еще в детстве после службы я подбегал к иконе Матери Божией и просил: «Пресвятая Владычице Богородице, свете помраченныя моея души, надеждо, покрове, прибежище, утешение, радование мое… – это слова из благодарственной молитвы по Святом Причащении, – сподоби меня послужить Сыну Твоему и Богу моему». Больше ничего не просил.

Я человек грешный, конечно, но Господь отводил от всяких земных вещей: нет, ты должен быть священником, это не твое. Помню, когда мальчишки бегали, к девчонкам приставали – ну, я ж тоже мальчишка, и я тоже вроде с ними, меня начали дразнить – поп, монах! И мне стыдно стало, думаю: «Не то ты делаешь, тебе не тем нужно быть».

Благовещенский храм, в котором я вырос, имеет два придела – Архангела Михаила и Преподобного Сергия. Так вот, в диаконы меня рукополагали в храме Архангела Гавриила в Москве, в Телеграфном переулке, в день Архангела Михаила – 21 ноября 1968 г. А в Лавре Преподобного Сергия, в академическом храме Покрова Пресвятой Богородицы, 12 января 1969 г. – уже во священники.

– Батюшка, а родились вы 14 апреля 1937 г. Ровно через полгода – 14 октября – Покров Пресвятой Богородицы – ваш престольный праздник…

– Я и не задумывался никогда. У Бога все рассчитано. В храме Покрова Пресвятой Богородицы я служу уже 49-й год – пришел сюда в 1970-м. С детства я знал, что существует Псалтирь Божией Матери. И когда ее нашел – очень мне понравился 90-й псалом, я его заучил и каждый день читаю: «Живый в помощи Матери Божией под крепким кровом Ея водворится…» Покров Матери Божией простирается над всем миром.

Первый шаг к священству

– А как вы познакомились со своей будущей матушкой?

– Когда я спросил отца Кирилла (Павлова), какой мне путь избрать, он сказал: Господь тебе укажет. А это было на исповеди накануне венчания моего брата, отца Николая, с его будущей матушкой Екатериной. И в тот же день ко мне подвели Наташу, Наталью Константиновну Апушкину. То есть Господь тут же мне и указал (хотя я тогда не обратил внимания на это).

А уж потом отец Евгений Тростин, которому было 90 с лишним лет, говорит: «Тебе надо жениться». – «А у меня никого нет, – отвечаю, – на ком жениться?» – «Ну, ты кого-нибудь видел?» – «Да». А как раз на венчании брата обратил внимание на Наташу – скромная такая, с косами, думаю: «Надо же, такие есть еще!» Но я на Урале работал – мало ли что есть. Есть, да не про нашу честь, как говорят.

Но батюшка спрашивает: «Ты кого-нибудь встретил, видел кого-нибудь?» И я вспомнил ее, сказал отцу Евгению: «Да, видел». А он: «О, вот на ней иди и женись». Я говорю: «Батюшка, да как это? Она скажет: пошел вон». Тем более что я к тому моменту уже имел некоторый горький опыт, когда меня отодвинули… Батюшка ушел, выходит, выносит иконочку Святителя Николая: «Сим победиши». Благословил меня. Я взял иконочку, поцеловал и пошел узнавать, кто она есть.

Это потом, уже много лет спустя, я узнал, что брат Николай (ныне протоиерей, благочинный Москворецкого округа) с супругой Катей (дочь русского старца Тихона Пелиха, ныне почившая, упокоенная, как и отец Тихон, у алтаря храма в Акулове. – Ред.) решили: Валериана нужно с Наташей познакомить. А Катя дружила с сестрой Наташи – Машей Скурат, супругой Константина Ефимовича, профессора МДА. То есть у них были свои соображения, я, конечно, ничего подобного не знал. И они видят, что я заинтересовался, устроили встречу, пригласили… Ну, пригласили и пригласили. Что там матушка моя будущая думала – это тайна за семью печатями.

В общем, поскольку по окончании Лесотехнического института я работал на Урале, то выпросил у нее разрешение писать. Кстати, у нас чемодан писем сохранился – нужно их пересмотреть как-то – год переписывались. Матушка очень хорошо писала: она по музеям ходила, по галереям, одно время в Историческом музее работала, потом в МГУ – старшим лаборантом на кафедре английского языка. А я-то в леспромхозе – что писать? Наработался, сижу, выжимаю из себя что-то. Как соловьи распеваются о чувствах – я не умел. Чувство – это чувство, оно внутреннее, о нем вообще не хотелось говорить.

Благословение сделать предложение

– А как вы сделали предложение?

– Моя будущая теща Елена Владимировна мне как-то предложила: «Хочешь познакомиться с архиереем?» «Конечно», – отвечаю. Тем более что это был архипастырь, прошедший тюрьмы.

– Владыка Стефан (Никитин) был первый архиерей, с которым вы познакомились?

– Да. Пришел я, помню, к нему в келью при храме Ризоположения на Донской.
«Как у вас с Наташей взаимоотношения?» – спрашивает он. «Нормально, переписываемся», – отвечаю. «Нужно делать предложение». – «Благословите». И так я пошел делать предложение.

Благословение владыки меня спасло. Я не знал, как это надо было делать, а по благословению все просто. Позвонил сначала, мы встретились… А я думаю: «Как же начать-то?» «Владыка, – говорю, – благословил…» А Наташа так посмотрела и спрашивает: «А ты сам-то как?..» – «Я-то, конечно… Можно только мечтать, как говорится», – отвечаю. И она дала согласие.

Мы сразу поехали к владыке Стефану. Он нас благословил иконой Спасителя. А потом я снова уехал на Урал, где работал. Еще год мы, даже уже получив благословение владыки, переписывались еще год.

…Венчал нас отец Тихон Пелих.

Крест серебряный и медный

– А как и где вас рукополагали во священника?

– Меньше чем через два месяца после диаконской хиротонии, в субботу вечером 11 января 1969 г., я приехал на всенощную в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру. Многие семинаристы, батюшки разъехались – Рождество было, Святки. В алтаре оказались одни диаконы, человек шесть, в том числе архидиакон Герман (Дубов), который в Даниловом монастыре служил, он недавно почил. Благочинный всех благословил и куда-то отлучился. Мы в стихари облачились, стоим, а начинать некому. Я говорю отцу Герману: «Сколько диаконов, рукоположили бы кого-нибудь, сейчас бы и начали». Он говорит: «Давай тебя». Ну, пошутили, стоим…

Вдруг входит владыка ректор архиепископ Филарет (Вахромеев; ныне митрополит, почетный Патриарший экзарх всея Беларуси, на покое. – Ред.). – начинает всенощную, читает молитвы. Смотрит – вокруг одни диаконы. Поворачивается ко мне и говорит: «Готов во пресвитеры?» Я говорю: «Владыка, как сказать, всегда не готов, но, в общем-то, готов». У меня было такое чувство, что отказываться я не имею права. «Завтра будешь». И все.
А папа мне заранее дал свой иерейский крест, чтобы я его надел, когда будут рукополагать. Но никто ж не знал, что хиротонию так внезапно назначат, я звоню домой, и Елена Владимировна, теща моя, надела крест на Наташу – чтобы та отвезла его в Лавру. Супруга приехала, а служба уже началась, и она постеснялась среди церкви снимать с себя крест иерейский, передавать его в алтарь. И так она уже в кресте стояла, а на меня еще только возлагали.

– А вам какой крест достался?

– На матушке-то был серебряный, а на меня – медный, посеребренный только, возложили.

– Батюшка, во время хиротонии снимают обручальное кольцо…

– Даже не на священнической, а еще на диаконской уже снимают кольцо… И во диакона, и во священника меня рукополагал ректор МДА владыка Филарет (Вахромеев). Я пришел на хиротонию с кольцом, владыка снял его и положил на Престол, с которого оно когда-то было взято.

– А какой в этом смысл?

– Человек уже полностью не принадлежит семье. Прежде всего Церковь, а потом – семья. Когда венчают – водят вокруг аналоя. А когда рукополагают, то есть обручают Церкви – ходят вокруг Престола. Почему служение матушки − очень высокое на самом деле.

Я с детства любил и почитал святого праведного Иоанна Кронштадтского, еще ребенком читал о нем книги дореволюционные. И вот однажды возникла мысль: а почему же матушка его почти не упоминается? И я нашел ее имя – Елизавета – и поминал с тех пор вместе с отцом Иоанном. И прославление отца Иоанна Кронштадтского случилось в день моего Ангела – 14 июня. Может быть, совпало. Но это было так.

Когда время перестанет существовать…

– Батюшка, а вы почувствовали что-то особенное после рукоположения?

– Никакого особого состояния я не испытал. Когда еще только диаконом стал, отец Николай, мой брат, сказал: «Ты вышел – как будто всю жизнь так и служил». А я настолько привык к церкви, настолько для меня все это было родным – как будто все это во мне жило…

Но был один момент, его передать невозможно – когда я один служил в Покровском академическом храме. Это случилось во время шестопсалмия – время перестало существовать. Такое чувство – ничего нет, только Престол, и ты перед Богом предстоишь. И ничего не было и не будет, а только есть. Я не могу описать это. Я тогда пытался что-то вспомнить – у меня ж какая-то жизнь была… У меня семья, четвертый сын – Вася – должен был родиться, я уже инженером и на Урале, и здесь в Москве поработал… Но я ничего не мог вспомнить – как белое пространство: есть только предстояние пред Престолом.

Конечно, не сохранил я этого состояния в своей душе как подобает – в суете, в грехах…

Теперь вспоминаю, как мой брат отец Николай говорит: после 80 начинается «призывной возраст». Придет час, ты умрешь и сподобишься увидеть все то, во что веришь, – какая радость! И я понимаю, что это такое – когда все перестает существовать, когда душа «всех забывает сродников и знаемых, и печется о стоянии на будущем судилище»! Конечно, надеюсь на милость Божию только. «Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствие Твое» (Лк. 23:42), – как разбойник, можно только и сказать.

– Минувшим летом с диагнозом «инфаркт» вы сначала уехали из больницы – не стали лечиться, а потом отказались от услуг лучшего кардиоцентра…

– Они бы потащили меня в реанимацию, а вмешательства в организм без крайней необходимости не нужны. Крайней необходимости нет: возможно, Господь меня и сохранит. Я, может, никогда с этой реанимацией и не встречусь.

Многодетные батюшки и птицы небесные

– Отец Валериан, после принятия сана семейные проблемы ложатся в основном на плечи матушки. Даже просто прокормить семерых детей, наверное, нелегко. Есть в современной России случаи, когда многодетные батюшки оставляют служение из-за материальных проблем. У вас были такие проблемы в семье?

– Материальных проблем не было. «Воззрите на птицы небесныя, яко ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец ваш Небесный питает их. Не вы ли паче лучши их есте» (Мф. 6:26).

Когда я начал служить, мне поначалу было просто стыдно получать зарплату. В миру оклад был около 150 рублей, я работал инженером, каждый день пахал с утра до вечера, а в субботу–воскресенье был в церкви. По праздникам еще до работы заходил в храм, вычитывал дома службу. И вдруг я не работаю, только хожу в церковь, а платят еще больше, чем я получал, как инженер.

А уж насчет кормить – некуда девать было. Потому что батюшка молодой, четверо детей – как потащили, только ешь! Я притаскивал домой сумками – и рыба, и колбаса, и икра, а уж своих заготовок, конфет… Матушка говорила: «Куда ты столько конфет детям даешь!» Она конфеты на шкаф складывала.

А когда беседуешь, проповедуешь – настолько увлекаешься, что вообще не замечаешь – ел ты, спал.

Был момент, конечно, когда налог ввели 50%-ный на служителей культа и насчитали его за год. А мне платить нечем, говорю: «Вы можете приходить, описывать, у нас ничего просто нет». Они говорят: «Мы вам рассрочку дадим, не беспокойтесь, не расстраивайтесь». Люди еще сострадательные тогда были.

– Пришлось занимать?

– Да нет, мне тогда секретарь Алексия I Данила Андреевич Остапов помог. А потом, когда стал служить – за требы старались отблагодарить.

– Как бы сейчас сказали – самозанятый…

– Самозанятый, да…

Старый человек куда попало не пойдет

– Батюшка, а как у вас за 50 лет служения приход менялся?

– Во-первых, слава Богу, все-таки стало в церкви больше людей. И потянулось больше молодежи. Потом еще процент мужчин увеличился. Раньше были в основном старушки. Молодежь боялась ходить, да ее и не пускали. Кордоны вокруг храмов на Пасху, Рождество устраивали. На работе противодействовали. Поэтому молодежи и людей среднего возраста было мало. Особенно мужчин. А сейчас в самый раз.

Кстати, насчет старушек. Когда-то моему сыну, сейчас уже отцу Тихону, в школе сказали: «Что же ты ходишь в церковь? Там же одни старушки». Он ответил: «Старый человек куда попало не пойдет». Очень хорошо сказал. Вот у нас этим стереотипом до сих пор жонглировать пытаются: церковь для старушек.

– Это показатель, мол, отсталости…

– Как понимать «отсталость» – отстали от грехов и в них раскаиваются и молятся, чтобы их родные скорее оставили грехи и стали тоже ходить в храм? Так что старушки в храме, – это как раз добрый признак.

– А главный внутренний плод вашего 50-летнего служения в сане каков?

– Плод только один – нужно всегда стараться быть с Богом. В любых обстоятельствах. Почему отец Сергий и сказал мне как-то, еще молодому священнику, когда я ему какие-то наши проблемы с сослужащим излагал: «А про Бога забыли?» Почему и мой отец, протоиерей Михаил Кречетов, пройдя Соловки, войну, нам напоминал: «А Бог-то?» Бывало, что-нибудь ему говоришь-говоришь, а он так остановит: «А Бог-то?» Вот, собственно, это-то и есть главное. «Предзрех Господа предо мною выну, яко одесную Мене есть, да не подвижуся» (Пс. 15:8). То есть Господь всегда с нами. Вся беда в том, что мы об этом забываем.

Раскол с Константинополем: последнее слово за Богом

Сейчас активно обсуждают церковные проблемы, связанные с Константинополем. Но последнее-то слово за Богом. Ведь много моментов в церковной истории было, когда появлялись всевозможные ереси, случались расколы. Но проходило время, и все становилось на свои места.

Рано или поздно ту кашу, которую сейчас заварили, кому-то придется расхлебывать. Это все закончится, я в этом даже не сомневаюсь. Обновленцы уже были, и Константинопольский Патриархат их поддерживал, но их не стало. Пройдет и это.

Сколько столетий Украинская Православная Церковь связана с нашей Русской Православной Церковью? И вот теперь у них там захотелось кому-то самостоятельности, но и между ними согласия нет. У них же есть Филаретовская «церковь» раскольников, еще какая-то. Там между собой уже все разделились. И ведь даже непонятно, кому эту автокефалию давать…

Есть Всевышний, но, получается, забыли о Боге, что ли?

– Батюшка, а кто несет ответственность в Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви?

– Все несут ответственность. Святитель Николай Сербский говорит, что, когда грехи или всего народа, или его вождей превышают, условно говоря, возможно допустимое, начинается война. Просто в нашем мире независимым быть невозможно. Главное – от кого зависеть.

Современный царь на ослике не поедет

– Вам доводилось обращать кого-то в православие: католиков, мусульман, иудеев? Крестить их?

– Конечно, приходилось, и не раз. Одного индуса крестил с именем Михаил. Мусульман, конечно, крестил. Когда сознательно от мусульманства обращаются, от Аллаха, от веры в Бога не отрекаются – только от Магомета как пророка и от его учения. От католичества, бывало, обращались. Если человек прошел конфирмацию, его можно просто через покаяние принять. А если кто-то, допустим, крещен в младенчестве, но конфирмацию не проходил, его миропомазывают. Я одну старушку из католичек соборовал, причащал, она уже на смертном одре была. Они с дочерью даже монахинями были, в миру, правда. Когда эта старушка-монахиня умирала, она просила зажечь свечу. И у погашенной свечки фитиль вдруг стал крестом. Ее племянница, католичка, потом приезжала к нам в Отрадное и говорила: «Как у вас хорошо! У нас, – посетовала, – не успеешь прийти, а уже служба кончилась. А у вас можно помолиться». Она из Прибалтики.

– А иудеев обращали?

– О, очень много. Я помню одну внучку раввина, она никак не могла креститься, все ей некогда, некогда… Потом в конце концов решили: все, завтра идем! Так у них сразу потолок обвалился. Пришли все-таки…

Недавно я на Афоне услышал такой случай. Крестился ортодоксальный еврей, который убедился в истинности православной веры, исследуя пророчества о Мессии. Когда он дошел до пророка Захарии: «Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной» (Зах. 9:9), – он понял: Мессия уже пришел. Потому что современный царь на ослике в Иерусалим въезжать не будет. С эскортом автоматчиков на дорогой машине – сейчас в основном так. Этот довод оказался убедительным.

Счастье – это когда все друг друга любят

– Видите ли, в чем дело-то. «Почему это у тебя все ладится, а у меня нет?» – спросил ученик старца. «Терпение нужно», – отвечает тот. «Да что толку – терпишь-терпишь, а ничего не меняется! Все равно что воду решетом носить!» «А ты дождись зимы», – ответил ему старец.

Дело все в том, что, конечно, высшая радость – духовная. У монаха, прежде всего, – от молитвы. А у семейного человека, да и у монаха, – это когда видишь, как спасаются твои близкие, братия. Это же такая радость, когда люди исправляются, молятся, живут благочестиво! У нас режиссер, который снимал в Акулове фильм, как-то спросил у своего маленького внука: «Что такое счастье?» – а тот, даже не отрываясь от игрушки, которую вертел, ответил: «Это когда все друг друга любят». Надо же как сказано!

Радостно, когда все живут в любви к Богу и к ближнему. «Сам Кудеяр в монастырь ушел, Богу и людям служить». Тогда уже здесь, на земле, начинается рай. Вот представьте себе: приходишь ты в дом, а там все тебя любят, детки бегут, обнимают, все мирно, все хорошо. Как это замечательно! Дети вообще любят друг друга – и маленькие, и когда подрастут. Это и есть счастье. А если все ругаются – вот это беда. Когда все в злобе друг на друга – это путь к погибели. А ради чего ругаются, здесь же все преходящее…

Для священника главная радость, когда люди каются и исправляются.

Чаще бывайте за богослужением!

– «Золотая свадьба» вашего служения – праздник всей семьи. А что в этот юбилей можно пожелать всем вашим детям, внукам, прихожанам, чадам духовным – всей богослужебно-покаяльной семье?

– Можно только одно сказать: чтобы жизнь свою провели в мире. Как сказал сын одной нашей прихожанки перед смертью: «Нет ничего лучше в этой жизни, как жить в мире и делать добро». Добро, прежде всего своим ближним, а потом и всем окружающим – по силе. А еще, конечно, напомню: вне Церкви спасение невозможно. Мария Египетская пару раз зашла в храм, и этого ей оказалось достаточно. Для нас это, безусловно, высоковатый пример. Нам надо посещать и посещать богослужения. Без богослужения человек в этом мире – как шлюпка в бушующем море, его закрутит эта карусель водоворота…

Ведь в чем ценность богослужения? Обязательное присутствие на воскресных службах – в субботу вечером и в воскресенье утром – выдергивает человека каждый раз из этой суеты и ставит перед Богом, хоть на какое-то время. Некоторые говорят: это нужно Богу. Нет, это нужно нам.

Почему, когда человек три воскресенья подряд без уважительной причины пропускал службу, его отлучали от Церкви? На самом деле это сам человек отлучал себя. Церковь просто констатировала то, что произошло. Вот почему мы и говорим все время: не мы отделяем, а от нас отделяются.
Да, община – это богослужебно-покаяльная семья. Все-таки когда врастаешь в богослужение, то это жизнь в полноте. Можно и так, отдельно прозябать, но это какая-то выхолощенная оболочка жизни, а не жизнь во всей ее глубине.

Если есть возможность соединяться с Богом в Таинстве Причащения Тела Его и Крови, как можно к Чаше не подходить? «Ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь во Мне пребывает, и Аз в нем» (Ин. 6:56). Как же, кто же от этого откажется? Я знаю одного батюшку из старообрядцев, он сказал, что больше всего смущало то, как же это без Причастия жить?

Известно же – когда святая Иулиания Лазаревская по причине холодов стала опускать хождение в церковь, а молилась дома, священник ее храма услышал от иконы Пресвятой Богородицы: «Пойди и скажи милостивой Иулиании: отчего она не ходит в церковь? И домашняя ее молитва угодна Богу, но не так, как церковная». Сейчас нам даны все возможности, храмы открыты, – пожалуйста, ходи.
Чаще бывайте за богослужением, и Господь все вовремя и в этой жизни даст, и в будущем веке устроит!

Наталья Константиновна Кречетова: «Батюшка никогда не давил, не взыскивал»

Слава Богу, мы с батюшкой оба из православных семей. У наших родителей были достойные духовные руководители. Шесть с лишним лет прожили мы дружно до получения мужем сана диакона. К этому времени родилось у нас трое сыновей, да четвертый был во чреве. Тогда муж еще имел некоторую возможность помогать мне. Когда же уехал, поступив в семинарию, не стало ни помощи, ни зарплаты. Но Господь помог, вскоре Валериана посвятили в священники, и он стал служить в Переделкине.

Конечно, священник не имеет возможности много времени уделять семье. Жене, матери приходится брать многие труды на себя. Но это же и на пользу. Я всегда была слабой, неумелой, но с Божией помощью как-то справлялась. А батюшка никогда не давил, не взыскивал. И я себя всегда чувствовала «за мужниной спиной».