Краткое содержание леди макбет мценского уезда лескова. Н

Катерина Львовна , «по наружности женщина очень приятная», живет в зажиточном доме купца Измайлова со вдовым свекром Борисом Тимофеевичем и немолодым мужем Зиновием Борисовичем. Детей у Катерины Львовны нет, и «при всем довольстве» житье её «за неласковым мужем» самое скучное. На шестой год замужества.

Зиновий Борисович уезжает на мельничную плотину, оставив Катерину Львовну «одну-одинешеньку». Во дворе своего дома она мерится силой с дерзким работником Сергеем, а от кухарки Аксиньи узнает, что молодец этот служит у Измайловых уже месяц, а из прежнего дома был изгнан за «любовь» с хозяйкой. Вечером Сергей приходит к Катерине Львовне, жалуется на скуку, говорит, что любит, и остается до утра. Но в одну из ночей Борис Тимофеевич замечает, как из невесткина окна спускается книзу красная рубаха Сергея. Свекр грозит, что все расскажет мужу Катерины Львовны, а Сергея в острог отправит. В ту же ночь Катерина Львовна отравляет своего свекра белым порошком, припасенным для крыс, и продолжает «алигорию» с Сергеем.

Между тем Сергей становится сух с Катериной Львовной, ревнует её к мужу и говорит о своем ничтожном состоянии, признаваясь, что хотел бы «пред святым пред вечным храмом» мужем ей быть. В ответ Катерина Львовна обещает сделать его купцом. Возвращается домой Зиновий Борисович и обвиняет Катерину Львовну в «амурах». Катерина Львовна выводит Сергея и смело целует его при муже. Любовники убивают Зиновия Борисовича, а труп хоронят в погребке. Зиновия Борисовича бесполезно разыскивают, а Катерина Львовна «поживает себе с Сергеем, по вдовьему положению на свободе».

Вскоре к Измайловой приезжает жить малолетний племянник Зиновия Борисовича Федор Ляпин, деньги которого были у покойного купца в обороте. Наущаемая Сергеем, Катерина Львовна задумывает извести богобоязненного мальчика. В ночь Всенощной под праздник Введения мальчик остается в доме наедине с любовниками и читает Житие святого Федора Стратилата. Сергей хватает Федю, а Катерина Львовна душит его пуховою подушкой. Но как только мальчик умирает, дом начинает трястись от ударов, Сергей паникует, видит покойного Зиновия Борисовича, и только Катерина Львовна понимает, что это с грохотом ломится народ, увидевший в щелку, что в «грешном доме» делается.

Сергея забирают в часть, и он при первых словах священника о страшном суде признается в убийстве Зиновия Борисовича и называет Катерину Львовну соучастницей. Катерина Львовна все отрицает, но на очной ставке признается, что убила «для Сергея». Убийц наказывают плетьми и приговаривают к каторжным работам. Сергей возбуждает сочувствие, а Катерина Львовна ведет себя стойко и даже на родившегося ребенка смотреть отказывается. Его, единственного наследника купца, отдают на воспитание. Катерина Львовна думает только о том, как бы поскорей на этап попасть и Сергея повидать. Но на этапе Сергей неласков и тайные свидания его не радуют. У Нижнего Новгорода к заключенным присоединяется московская партия, с которой идут солдатка Фиона свободного нрава и семнадцатилетняя Сонетка, о которой говорят: «около рук вьется, а в руки не дается».

Катерина Львовна устраивает очередное свидание с любовником, но застает в его объятиях безотказную Фиону и ссорится с Сергеем. Так и не помирившись с Катериной Львовной, Сергей начинает «чепуриться» и заигрывать с Сонеткой, которая будто «ручнеет». Катерина Львовна решает оставить гордость и мириться с Сергеем, а во время свидания Сергей жалуется на боль в ногах, и Катерина Львовна отдает ему толстые шерстяные чулки. На следующий день она замечает эти чулки на Сонетке и плюет Сергею в глаза. Ночью Сергей вместе с товарищем избивает Катерину Львовну под хихиканье Сонетки. Катерина Львовна выплакивает горе на груди Фионы, вся партия во главе с Сергеем над ней издевается, но Катерина Львовна ведет себя с «деревянным спокойствием». А когда партия переправляется на пароме на другую сторону реки, Катерина Львовна хватает Сонетку за ноги, перекидывается вместе с ней за борт, и обе тонут.

Девушка из бедной семьи Катерина Львовна вышла замуж за богатого мужчину-вдовца Зиновия Борисовича Измайлова, который был намного старше. У супругов имелась большая мельница, они торговали крупой. Жили вместе с отцом Зиновия. Достатка у Катерины было вдоволь, но счастья это не приносило, женщина тосковала за высоким забором. Муж со свекром с самого утра уходили по делам, а Катерина бродила одна по большому дому. Детей у Измайловых не было.

Глава вторая

Как-то весной прорвало мельничную плотину, принадлежавшую супругам. Отец с мужем были в это время в отлучке, а Катерина Львовна скучала дома. Гуляя во дворе, она услышала, что холостые приказчики флиртуют с кухаркой Аксиньей. Катерина подошла к этим людям. Молодой слуга Сергей предложил хозяйке взвеситься на весах, а потом обнял ее и прижал к себе. Сделал это шутя, но Катерина смутилась и вышла из амбара. Кухарка сказала женщине, что Сергей служил в соседнем поместье и был в любовных отношениях с самой хозяйкой.

Глава третья

Супруг в этот вечер задержался на мельнице, а свекор ушел на именины. Катерина скучала у окна. Неожиданно к ней зашел Сергей. Сначала он попросил у хозяйки книгу, а потом быстро признался в любви. От страстных слов у Катерины закружилась голова. Сергей, не растерявшись, подхватил женщину на руки и понес в спальню.

Глава четвертая

Катерина Львовна и Сергей стали тайно встречаться. Но как-то раз увидел свекор, что любовник вылезал из окна. Борис Тимофеевич схватил Сергея и поволок в кладовку. Там отстегал слугу нагайкой и запер. А сам послал людей за сыном.

До мельницы было далеко, а неверная Катерина скоро узнала, что случилось с Сергеем. Стала она просить и требовать у Бориса Тимофеевича, чтобы он отпустил любовника. Но свекор наотрез отказался. Он твердо решил наказать Катерину, а Сергея сослать в острог.

Глава пятая

Зря только старик невестку не послушался. Съел он на ужин кашу с грибами, а утром скончался. Катерина Львовна лично для него яд приготовила.

Посыльный не застал Зиновия на мельнице, тот уехал за дровами. Катерина в это время Сергея вызволила и уложила отдохнуть. Отравленного свекра похоронили быстро, сына дожидаться не стали. А Катерина так обнаглела, что с Сергеем уже открыто ходила под руку.

Глава шестая

Как-то после обеда увидела Катерина Львовна сон: будто между ней и Сергеем трется серый кот, мурлычет. Пыталась она прогнать непрошеного гостя, но тот словно дым между пальцев просачивался. Проснулась женщина – нет никакого кота, лишь Сергей к ней прижимается.

Катерине все хотелось расспросить любовника о чувствах. Удобный случай представился, когда они пили чай в саду. Слуга отвечал, что жить без хозяйки не может, но скоро вернется супруг Катерины. Что тогда делать? Только издали за ней можно будет наблюдать. Но у хитрой Катерины уже был коварный план. Она пообещала Сергею, что все уладит, скоро они будут вместе.

Глава седьмая

Ночью приснился Катерине тот же кот, что и днем. Только голова у него была не кошачья, а убитого свекра. Кот сказал женщине, что пришел с кладбища. Ему интересно посмотреть, как любовники милуются. Катерина проснулась от страха и услышала, что во дворе кто-то есть. Собаки не лаяли, и неверная жена поняла – это муж вернулся. Катерина быстро разбудила любовника, и тот вылез в окно.

В спальню зашел Зиновий и сразу стал возмущаться, что отца похоронили без него. А затем добавил, что знает о похождениях своей супруги. Но Катерину такие обвинения только раззадорили. Она привела Сергея и поцеловала его на глазах у мужа. Зиновий не сдержал себя и сильно ударил супругу.

Глава восьмая

Катерина Львовна с Сергеем убили хозяина дома. Труп оттащили в погребок. Женщина обняла дрожащего Сергея и сказала, что теперь он станет купцом. Слуга закопал Зиновия в погребе.

Глава девятая

Соседи удивлялись: куда делся Зиновий Борисович? Поиски ни к чему не привели. А в это время Катерина Львовна жила с Сергеем и перевела деньги мужа на себя. Скоро все в округе узнали, что хозяйка беременна.

Позже выяснилось, что большая часть капитала Зиновия принадлежит его маленькому племяннику Федору, с которым двоюродная сестра Бориса как раз приехала погостить.

Сергей стал переживать, что наследство Зиновия придется делить с каким-то мальчиком. Он все время повторял Катерине, что очень сильно ее любит и хочет, чтобы все деньги мужа достались только ей.

Глава десятая

Катерина и сама понимала, что не хочет делиться наследством. Вскоре и случай удобный представился – Федя ветрянкой заболел. Его бабушка пошла в церковь и попросила Катерину присмотреть за мальчиком, который лежал в комнате. Когда купчиха сообщила любовнику, что мальчик остался один, тот предложил немедленно действовать.

Глава одиннадцатая

Катерина Львовна с Сергеем задушили Федю, который даже не знал, что перешел любовникам дорогу. Неожиданно дом начали сотрясать громкие удары в окна и двери. Сергей сильно перепугался: ему показалось, что это Зиновий пришел с того света отомстить. Но Катерина имела больше самообладания и пошла отворять двери. В дом ворвались чужие люди.

Глава двенадцатая

А оказалось вот что. Люди шли с церковной службы, обсуждали вдову Катерину и ее отношения с Сергеем. Проходя мимо дома, они увидели свет в окне. Решили глянуть, что там происходит, и стали свидетелями ужасного преступления.

Любовников взяли под стражу. Катерина все отрицала, но Сергей признался в убийствах. Обоих преступников приговорили к каторге и всенародно высекли плетьми. Катерина вскоре родила ребенка, но быть матерью не захотела.

Глава тринадцатая

На этапе купчиха раздавала деньги охранникам, чтобы те разрешали идти рядом с любовником и встречаться с ним по ночам в коридоре. Но Сергей сильно переменился. Он ругал возлюбленную за пренебрежительное отношение к остаткам сбережений. Говорил, что лучше бы отдала эти деньги ему. Катерине от таких слов было горько до слез.

По пути присоединилась еще одна партия каторжников. Там были две женщины. Ленивая солдатка Фиона любила мужчин и была ласкова со всеми. У семнадцатилетней блондинки Сонетки был хороший вкус. Она знала себе цену и мужчинами перебирала.

Глава четырнадцатая

Катерина быстро надоела Сергею, он стал открыто флиртовать с Фионой. Через некоторое время оскорбленная женщина поймала их вместе. Она ударила Сергея по лицу и убежала вся в слезах. Бывшая купчиха говорила себе, что совсем не любит Сергея, но понимала бессмысленность такого самовнушения. Утром Сергей сказал Катерине, что теперь она всего лишь арестантка и ему не интересна.

А чуть позже бывший слуга стал искать расположения блондинки. Та была не против, принимала его ухаживания. Катерина Львовна сгорала от ревности, но однажды Сергей повинился и попросил встретиться ночью. Катерина отдала охраннику последние деньги. Сергей жарко обнимал ее, а потом сказал, что у него сильно болят. Возможно, положат в лазарет, если не достанет шерстяные чулки.

Глава пятнадцатая

Утром Катерина увидела эти чулки на Сонетке. Она подошла к Сергею и плюнула ему в лицо.

Ночью, когда Катерина Львовна спала в казарме, к ней зашли двое мужчин. Один держал ее, чтобы не вырвалась, а другой бил по спине веревкой и отсчитывал удары. Когда мужчины ушли, Катерина услышала голос Сергея и смех Сонетки. Женщина рыдала всю ночь.

Сонетка с Сергеем продолжали издеваться над Катериной. Они стали при ней целоваться, а Сергей спросил свою бывшую любовницу о здоровье.

На Волге каторжников пересадили на паром. Там можно было купить спиртное. Сергей начал нагло просить Катерину, чтобы угостила его водкой. Он предлагал вспомнить их любовь, как гуляли и родственников на тот свет отправляли.

Катерина Львовна слушала Сергея и смотрела на волны. Вдруг ей показались, что она видит Бориса Тимофеевича, Зиновия Борисовича и Федю. Катерина задрожала всем телом, взгляд ее одичал. Она неожиданно закачалась, схватила наглую Сонетку за ноги и прыгнула вместе с ней за борт.

На пароме все засуетились. Катерина с блондинкой сначала скрылись под водой, но через миг Сонетка вынырнула. Она кричала, подняв вверх руки. Но тут вынырнула Катерина Львовна. Она коршуном бросилась на девушку и снова погрузила ее под воду. Больше соперниц не видели.

­Краткое содержание Леди Макбет Мценского уезда

Очерк начинается с описания внешности главной героини Екатерины Львовны , которая, в силу обстоятельств не по любви, а по расчету, вышла замуж за купца Измайлова. Супруг ее – Зиновий Борисович значительно старше Катерины, и по статусу выше девушки.

Жизнь у купеческой жены была весьма скучная. Жили они с мужем у свекра Бориса Тимофеевича. Выезжала она куда-то редко, и в поездках чувствовала себя не комфортно, так как была из простой семьи, а от нее ожидали проявления хорошего тона и манер. Она могла бы занять себя чтением в свободное время, но и читать Екатерина Львовна не любила.­ Супруг, несмотря на все старания, продлить купеческий род Измайловых, по всей видимости, был бесплоден. Женат он был уже второй раз, с предыдущей женой прожил Зиновий Борисович двадцать лет, пока не овдовел. В том что не получался наследник были разочарованы все и свекор, и купец Измайлов, и даже Катерина Львовна, для которой ребенок стал бы спасением от скуки.

Так тянулось все на протяжении пяти лет, пока не появился в имении Измайловых приказчик Сергей , который пользовался дурной славой и уже ходили слухи о соблазнении им соседней купеческой жены. Екатерина Львовна, лаской и вниманием мужским была не избалована, а поэтому быстро попалась на крючок к обаятельному и внешне привлекательному Сергею.­

Но об их порочной связи быстро прознал свекор, который, в качестве наказания высек приказчика нагайкой, и отправил весть о неверной жене своему сыну – купцу Измайлову.­ До выяснения обстоятельств о решении судьбы любовников Борис Тимофеевич запер приказчика в кладовой. Екатерина Львовна, осмелев и обнаглев, начала просить свекра выпустить любовника, от чего тот приходит в замешательство, и обещает за наглость и непокорность высечь невестку на конюшне, а любовника сослать в острог. Но все угрозы Борис Тимофеевич, так и не смог воплотить в жизнь, так как скоропостижно скончался. Любимая невестка приложила к его кончине руку, подсыпав в еду крысиного яда.­ Похоронили Бориса Тимофеевича очень быстро, дожидаться приезда сына не стали, ссылаясь на жаркую пору.

После смерти свекра, приказчик Сергей окончательно поселился в купеческой опочивальне.­ А Екатерина поутру стала замечать в спальне у себя толстого наглого кота, который очень громко урчал, и как по-человечески хотел, что-то сказать. Своими наблюдениями она поделилась с кухаркой Аксиньей, которая только дивится происходящему. В очередное утро пришел к Катерине кот, и начал человеческим голосом урчать, что как ей совесть позволяет жить спокойно, после того как она его – Бориса Тимофеевича погубила.­

Тут подходит время к возвращению хозяина – Зиновия Борисовича, а Сергей начинает обижаться и ревность свою показывать любовнице. Что не может так продолжаться, Екатерина Львовна, польщенная таким отношением, успокаивает любимого, что все это дело поправимо. В одну из ночей, под утро возвращается купец Измайлов, в надежде застать свою жену с любовником и взять с поличным. Но Екатерина просыпается раньше и прячет Сергея на галерее. Встречает мужа, как ни в чем не бывало и сама ставит самовар. Зиновий Борисович выражает свое недовольство и подозрения, а благоверная жена, набравшись наглости, приводит любовника и на глазах у мужа начинает его целовать, за что получает пощечину. В этом замешательстве Екатерина бросается на супруга и начинает его душить, Сергей пытается помочь ей. Купец же отбивается всеми силами, понимая, что удумали любовники, и накидывается на приказчика, кусая его за шею. Катерина бьет купцу в висок тяжелым литым подсвечником, и уже обессиленного Зиновия Борисовича добивает приказчик.­ Заметая все следы преступления, любовники закапывают тело купца в погребе.

Екатерина Львовна и приказчик живут в свое удовольствие, а на отсутствие купца Измайлова, лишь плечами пожимают. При том, что на мельнице сообщают, что Зиновий Борисович давно уехал домой. Екатерина понимает, что носит ребенка под сердцем, и всем объявляет о своем положении - что Измайловы ждут наследника. В отсутствие законного мужа ее допускают к ведению дел. Но тут выясняются обстоятельства, что она не единственная наследница, претендующая на дела купца, возникает еще один приемник – Федор Лямин, который приезжает со своей пожилой тетушкой, двоюродной сестрой Бориса Тимофеевича.

Так и живут купчиха с приказчиком, пока Сергей не омрачает будущее Кати фразой, о том, что Федор, делает его жизнь несчастной. После чего Екатерина Львовна места себе найти не может, так не дает ей покоя мысль, что, сколько она выстрадала и вытерпела, сколько греха на душу взяла, а какой-то мальчик, дитя, не приложив никаких усилий, претендует на ее имущество.­

Так слег Федя, заболев ветрянкой, а тетушка его ушла в церковь на службу, попросив Катерину присмотреть за ребенком. Воспользовавшись положением, что ребенок остался один Сергей и Екатерина хладнокровно душат его подушкой, в надежде сослаться на слабое здоровье и сомнительные лекарства, которые и погубили молодой организм мальчика. Но после службы мимо купеческого дома проходила толпа народа, которые перемывали кости купеческой жене, поражаясь ее наглости и порочности. Увидев свет в одном из окон, они решили посмотреть, чем же занимается в час ночной купчиха, и стали невольными свидетелями убийства Феди. Таким образом, любовников ловят с поличным, а вскрытие маленького Федора Лямина, показывает, что смерть наступила вследствие удушения.

В ходе следствия Сергей сознается во всем. Екатерина же, сопротивляется, на все отвечая: «Я ничего этого не знаю и не ведаю». Но после того, как приказчик виниться и в убийстве купца Измайлова, купчиха тоже признается, что являлась соучастницей. А поступки свои мотивирует, тем, что делала все для Сергея, во имя любви.

В качестве наказания их ссылают на каторгу, а перед этим высекают плетью. После родов ребенка в Острожской больнице, Катерина отказывается от него, и на воспитание малыша забирает старушка сестра Бориса Тимофеевича, которая признают его как купеческого наследника Измайлова. Такое положение дел вполне устраивает Екатерину Львовну.­

Для Кати важно только одно, что она остается рядом с любимым Сергеем, а в купеческом доме, или на каторге дело не принципиальное. Так отправляются они к месту каторги, и всю дорогу подкупает она этапных ундеров, что бы те ей организовали свидания с любимым. От чего Сергей злиться, и просит любовницу эти деньги отдавать ему, а не тратить так бесполезно. В Нижнем Новгороде к их партии присоединяются две интересные женщины - Фиона и молодая семнадцатилетняя блондинка Сонетка.

Сергей же ведет себя очень холодно по отношению к Катерине и изменяет ей с Фионой, та ловит их на горячем. Но Фиона от отношений с Сергеем отказывается, а тот всячески пытается найти расположения у молодой Сонетки.

Катерина пытается убедить себя, что вовсе не любит Сергея, хотя чувствует, что любит еще сильнее, чем прежде, но всем видом дает понять, что обижена. Тот же спустя некоторое время, ищет с ней встречи. Катерина, подкупает ундера на последние семнадцать копеек, и окрыленная несется к любовнику, который обнимает и целует ее как прежде. Сергей жалуется на боли в ногах, и грозиться остаться в лазарете в Казани, бывшая купчиха боится расставанию с любимым. Но Сергей ссылается, что шерстяные чулки, разрешили бы ситуацию, и облегчили бы ему боль. Екатерина отдает ему свои шерстяные чулки, а на утро обнаруживает в этих чулках Сонетку. Женщина, поглощенная обидой и ревностью при первой же остановке подходит к Сергею и плюет прямо ему в лицо. В следующую же ночь, когда Катерина спала, в женскую казарму зашло двое мужчин, один из которых крепко держал ее, а другой, отсчитывая пятьдесят ударов, отхлестал ее толстой веревкой.­ Но на этом Сергей не останавливается и продолжает издеваться над бывшей купчихой, то напоказ целуя Сонетку, то подтрунивая колкими фразами. У Екатерины Львовны заканчивается терпение выносить обиды и издевки от любимого мужчины, поэтому во время переправы на пароме через Волгу, она хватает за ноги Сонетку и вместе с ней прыгает за борт тем самым потопив и себя, и соперницу.

Николай Семёнович Лесков

ЛЕДИ МАКБЕТ МЦЕНСКОГО УЕЗДА

«Первую песенку зардевшись спеть.»

Поговорка

Глава первая

Иной раз в наших местах задаются такие характеры, что, как бы много лет ни прошло со встречи с ними, о некоторых из них никогда не вспомнишь без душевного трепета. К числу таких характеров принадлежит купеческая жена Катерина Львовна Измайлова, разыгравшая некогда страшную драму, после которой наши дворяне, с чьего-то легкого слова, стали звать ее леди Макбет Мценского уезда.

Катерина Львовна не родилась красавицей, но была по наружности женщина очень приятная. Ей от роду шел всего двадцать четвертый год; росту она была невысокого, но стройная, шея точно из мрамора выточенная, плечи круглые, грудь крепкая, носик прямой, тоненький, глаза черные, живые, белый высокий лоб и черные, аж досиня черные волосы. Выдали ее замуж за нашего купца Измайлова с Тускари из Курской губернии, не по любви или какому влечению, а так, потому что Измайлов к ней присватался, а она была девушка бедная, и перебирать женихами ей не приходилось. Дом Измайловых в нашем городе был не последний: торговали они крупчаткою, держали в уезде большую мельницу в аренде, имели доходный сад под городом и в городе дом хороший. Вообще купцы были зажиточные. Семья у них к тому же была совсем небольшая: свекор Борис Тимофеич Измайлов, человек уже лет под восемьдесят, давно вдовый; сын его Зиновий Борисыч, муж Катерины Львовны, человек тоже лет пятидесяти с лишком, да сама Катерина Львовна, и только всего. Детей у Катерины Львовны, пятый год, как она вышла за Зиновия Борисыча, не было. У Зиновия Борисыча не было детей и от первой жены, с которою он прожил лет двадцать, прежде чем овдовел и женился на Катерине Львовне. Думал он и надеялся, что даст ему бог хоть от второго брака наследника купеческому имени и капиталу; но опять ему в этом и с Катериной Львовной не посчастливилось.

Бездетность эта очень много огорчала Зиновия Борисыча, и не то что одного Зиновия Борисыча, а и старика Бориса Тимофеича, да даже и самое Катерину Львовну это очень печалило. Раз, что скука непомерная в запертом купеческом терему с высоким забором и спущенными цепными собаками не раз наводила на молодую купчиху тоску, доходящую до одури, и она рада бы, бог весть как рада бы она была понянчиться с деточкой; а другое и попреки ей надоели: «Чего шла да зачем шла замуж; зачем завязала человеку судьбу, неродица», словно и в самом деле она преступление какое сделала и перед мужем, и перед свекром, и перед всем их честным родом купеческим.

При всем довольстве и добре житье Катерины Львовны в свекровом доме было самое скучное. В гости она езжала мало, да и то если и поедет она с мужем по своему купечеству, так тоже не на радость. Народ все строгий: наблюдают, как она сядет, да как пройдет, как встанет; а у Катерины Львовны характер был пылкий, и, живя девушкой в бедности, она привыкла к простоте и свободе: пробежать бы с ведрами на реку да покупаться бы в рубашке под пристанью или обсыпать через калитку прохожего молодца подсолнечною лузгою; а тут все иначе. Встанут свекор с мужем ранехонько, напьются в шесть часов утра чаю, да и по своим делам, а она одна слоняет слоны из комнаты в комнату. Везде чисто, везде тихо и пусто, лампады сияют перед образами, а нигде по дому ни звука живого, ни голоса человеческого.

Походит, походит Катерина Львовна по пустым комнатам, начнет зевать со скуки и полезет по лесенке в свою супружескую опочивальню, устроенную на высоком небольшом мезонинчике. Тут тоже посидит, поглазеет, как у амбаров пеньку вешают или крупчатку ссыпают, – опять ей зевнется, она и рада: прикорнет часок-другой, а проснется – опять та же скука русская, скука купеческого дома, от которой весело, говорят, даже удавиться. Читать Катерина Львовна была не охотница, да и книг к тому же, окромя Киевского патерика, в доме их не было.

Скучною жизнью жилось Катерине Львовне в богатом свекровом доме в течение целых пяти лет ее жизни за неласковым мужем; но никто, как водится, не обращал на эту скуку ее ни малейшего внимания.

Глава вторая

На шестую весну Катерины Львовниного замужества у Измайловых прорвало мельничную плотину. Работы на ту пору, как нарочно, на мельницу было завезено много, а прорва учинилась огромная: вода ушла под нижний лежень холостой скрыни, и захватить ее скорой рукой никак не удавалось. Согнал Зиновий Борисыч народу на мельницу с целой округи, и сам там сидел безотлучно; городские дела уж один старик правил, а Катерина Львовна маялась дома по целым дням одна-одинешенька. Сначала ей без мужа еще скучней было, а тут будто даже как и лучше показалось: свободнее ей одной стало. Сердце ее к нему никогда особенно не лежало, а без него по крайней мере одним командиром над ней стало меньше.

Сидела раз Катерина Львовна у себя на вышке под окошечком, зевала-зевала, ни о чем определенном не думала, да и стыдно ей, наконец, зевать стало. А на дворе погода такая чудесная: тепло, светло, весело, и сквозь зеленую деревянную решетку сада видно, как по деревьям с сучка на сучок перепархивают разные птички.

«Что это я в самом деле раззевалась? – подумала Катерина Львовна. – Сем-ну я хоть встану по двору погуляю или в сад пройдусь».

Накинула на себя Катерина Львовна старую штофную шубочку и вышла.

На дворе так светло и крепко дышится, а на галерее у амбаров такой хохот веселый стоит.

– Чего это вы так радуетесь? – спросила Катерина Львовна свекровых приказчиков.

– А вот, матушка Катерина Ильвовна, свинью живую вешали, – отвечал ей старый приказчик.

– Какую свинью?

– А вот свинью Аксинью, что родила сына Василья да не позвала нас на крестины, – смело и весело рассказывал молодец с дерзким красивым лицом, обрамленным черными как смоль кудрями и едва пробивающейся бородкой.

Из мучной кади, привешенной к весовому коромыслу, в эту минуту выглянула толстая рожа румяной кухарки Аксиньи.

– Черти, дьяволы гладкие, – ругалась кухарка, стараясь схватиться за железное коромысло и вылезть из раскачивающейся кади.

– Восемь пудов до обеда тянет, а пихтерь сена съест, так и гирь недостанет, – опять объяснил красивый молодец и, повернув кадь, выбросил кухарку на сложенное в угле кулье.

Баба, шутливо ругаясь, начала оправляться.

– Ну-ка, а сколько во мне будет? – пошутила Катерина Львовна и, взявшись за веревки, стала на доску.

– Три пуда семь фунтов, – отвечал тот же красивый молодец Сергей, бросив гирь на весовую скайму. – Диковина!

– Чему же ты дивуешься?

– Да что три пуда в вас потянуло, Катерина Ильвовна. Вас, я так рассуждаю, целый день на руках носить надо – и то не уморишься, а только за удовольствие это будешь для себя чувствовать.

– Что ж я, не человек, что ли? Небось тоже устанешь, – ответила, слегка краснея, отвыкшая от таких речей Катерина Львовна, чувствуя внезапный прилив желания разболтаться и наговориться словами веселыми и шутливыми.

– Ни боже мой! В Аравию счастливую занес бы, – отвечал ей Сергей на ее замечание.

– Не так ты, молодец, рассуждаешь, – говорил ссыпавший мужичок. – Что есть такое в нас тяжесть? Разве тело наше тянет? тело наше, милый человек, на весу ничего не значит: сила наша, сила тянет – не тело!

– Да, я в девках страсть сильна была, – сказала, опять не утерпев, Катерина Львовна. – Меня даже мужчина не всякий одолевал.

– А ну-с, позвольте ручку, если как это правда, – попросил красивый молодец.

Катерина Львовна смутилась, но протянула руку.

– Ой, пусти кольцо: больно! – вскрикнула Катерина Львовна, когда Сергей сжал в своей руке ее руку, и свободною рукою толкнула его в грудь.

Молодец выпустил хозяйкину руку и от ее толчка отлетел на два шага в сторону.

– Н-да, вот ты и рассуждай, что женщина, – удивился мужичок.

– Нет, а вы позвольте так взяться, на-борки, – относился, раскидывая кудри, Серега.

– Ну, берись, – ответила, развеселившись, Катерина Львовна и приподняла кверху свои локоточки.

Сергей обнял молодую хозяйку и прижал ее твердую грудь к своей красной рубашке. Катерина Львовна только было шевельнула плечами, а Сергей приподнял ее от полу, подержал на руках, сжал и посадил тихонько на опрокинутую мерку.

Катерина Львовна не успела даже распорядиться своей хваленою силою. Красная-раскрасная, поправила она, сидя на мерке, свалившуюся с плеча шубку и тихо пошла из амбара, а Сергей молодецки кашлянул и крикнул:

– Ну вы, олухи царя небесного! Сыпь, не зевай, гребла не замай; будут вершки, наши лишки.

Будто как он и внимания не обратил на то, что сейчас было.

– Девичур этот проклятый Сережка! – рассказывала, плетясь за Катериной Львовной, кухарка Аксинья. – Всем вор взял – что ростом, что лицом, что красотой, и улестит и до греха доведет. А что уж непостоянный, подлец, пренепостоянный-непостоянный!

– А ты, Аксинья… того, – говорила, идучи впереди ее, молодая хозяйка, – мальчик-то твой у тебя жив?

– Жив, матушка, жив – что ему! Где они не нужны-то кому, у тех они ведь живущи.

– И откуда это он у тебя?

– И-и! так, гулевой – на народе ведь живешь-то – гулевой.

– Давно он у нас, этот молодец?

– Кто это? Сергей-то, что ли?

– С месяц будет. У Копчоновых допреж служил, так прогнал его хозяин. – Аксинья понизила голос и досказала: – Сказывают, с самой хозяйкой в любви был… Ведь вот, треанафемская его душа, какой смелый!

Глава третья

Теплые молочные сумерки стояли над городом. Зиновий Борисыч еще не возвращался с попрудки. Свекра Бориса Тимофеича тоже не было дома: поехал к старому приятелю на именины, даже и к ужину заказал себя не дожидаться. Катерина Львовна от нечего делать рано повечерила, открыла у себя на вышке окошечко и, прислонясь к косяку, шелушила подсолнечные зернышки. Люди в кухне поужинали и расходились по двору спать: кто под сараи, кто к амбарам, кто на высокие душистые сеновалы. Позже всех вышел из кухни Сергей. Он походил по двору, спустил цепных собак, посвистал и, проходя мимо окна Катерины Львовны, поглядел на нее и низко ей поклонился.

– Здравствуй, – тихо сказала ему с своей вышки Катерина Львовна, и двор смолк, словно пустыня.

– Сударыня! – произнес кто-то через две минуты у запертой двери Катерины Львовны.

– Кто это? – испугавшись, спросила Катерина Львовна.

– Не извольте пугаться: это я, Сергей, – отвечал приказчик.

– Что тебе, Сергей, нужно?

– Дельце к вам, Катерина Ильвовна, имею: просить вашу милость об одной малости желаю; позвольте взойти на минуту.

Катерина Львовна повернула ключ и впустила Сергея.

– Что тебе? – спросила она, сама отходя к окошку.

– Пришел к вам, Катерина Ильвовна, попросить, нет ли у вас какой-нибудь книжечки почитать. Скука очень одолевает.

– У меня, Сергей, нет никаких книжек: не читаю я их, – отвечала Катерина Львовна.

– Такая скука, – жаловался Сергей.

– Чего тебе скучать!

– Помилуйте, как не скучать: человек я молодой, живем мы словно как в монастыре каком, а вперед видишь только то, что, может быть, до гробовой доски должен пропадать в таком одиночестве. Даже отчаянье иногда приходит.

– Чего ж ты не женишься?

– Легко сказать, сударыня, жениться! На ком тут жениться? Человек я незначительный; хозяйская дочь за меня не пойдет, а по бедности все у нас, Катерина Ильвовна, вы сами изволите знать, необразованность. Разве оне могут что об любви понимать как следует! Вот изволите видеть, какое ихнее и у богатых-то понятие. Вот вы, можно сказать, каждому другому человеку, который себя чувствует, в утешение бы только для него были, а вы у них как канарейка в клетке содержитесь.

– Да, мне скучно, – сорвалось у Катерины Львовны.

– Как не скучать, сударыня, в эдакой жизни! Хоша бы даже и предмет какой у вас был со стороны, так, как другие прочие делают, так вам и видеться с ним даже невозможно.

– Ну это ты… не то совсем. Мне вот, когда б я себе ребеночка бы родила, вот бы с ним, кажется, и весело стало.

– Да ведь это, позвольте вам доложить, сударыня, ведь и ребенок тоже от чего-нибудь тоже бывает, а не так же. Нешто теперь, по хозяевам столько лет живши и на эдакую женскую жизнь по купечеству глядючи, мы тоже не понимаем? Песня поется: «без мила дружка обуяла грусть-тоска», и эта тоска, доложу вам, Катерина Ильвовна, собственному моему сердцу столь, могу сказать, чувствительна, что вот взял бы я его вырезал булатным ножом из моей груди и бросил бы к вашим ножкам. И легче, сто раз легче бы мне тогда было…

– Что это ты мне тут про свое сердце сказываешь? Мне это ни к чему. Иди ты себе…

– Нет, позвольте, сударыня, – произнес Сергей, трепеща всем телом и делая шаг к Катерине Львовне. – Знаю я, вижу и очень даже чувствую и понимаю, что и вам не легче моего на свете; ну только теперь, – произнес он одним придыханием, – теперь все это состоит в эту минуту в ваших руках и в вашей власти.

– Ты чего? чего? Чего ты пришел ко мне? Я за окно брошусь, – говорила Катерина Львовна, чувствуя себя под несносною властью неописуемого страха, и схватилась рукою за подоконницу.

– Жизнь ты моя несравненная! на что тебе бросаться? – развязно прошептал Сергей и, оторвав молодую хозяйку от окна, крепко ее обнял.

– Ox! ox! пусти, – тихо стонала Катерина Львовна, слабея под горячими поцелуями Сергея, а сама мимовольно прижималась к его могучей фигуре.

Сергей поднял хозяйку, как ребенка, на руки и унес ее в темный угол.

В комнате наступило безмолвие, нарушавшееся только мерным тиканьем висевших над изголовьем кровати Катерины Львовны карманных часов ее мужа; но это ничему не мешало.

– Иди, – говорила Катерина Львовна через полчаса, не смотря на Сергея и поправляя перед маленьким зеркальцем свои разбросанные волосы.

– Чего я таперича отсюдова пойду, – отвечал ей счастливым голосом Сергей.

– Свекор двери запрет.

– Эх, душа, душа! Да каких ты это людей знала, что им только дверью к женщине и дорога? Мне что к тебе, что от тебя – везде двери, – отвечал молодец, указывая на столбы, поддерживающие галерею.

Глава четвертая

Зиновий Борисыч еще неделю не бывал домой, и всю эту неделю жена его, что ночь, до самого бела света гуляла с Сергеем.

Много было в эти ночи в спальне Зиновия Борисыча и винца из свекрового погреба попито, и сладких сластей поедено, и в сахарные хозяйкины уста поцеловано, и черными кудрями на мягком изголовье поиграно. Но не все дорога идет скатертью, бывают и перебоинки.

Не спалось Борису Тимофеичу: блуждал старик в пестрой ситцевой рубашке по тихому дому, подошел к одному окну, подошел к другому, смотрит, а по столбу из-под невесткина окна тихо-тихохонько спускается книзу красная рубаха молодца Сергея. Вот тебе и новость! Выскочил Борис Тимофеич и хвать молодца за ноги. Тот развернулся было, чтоб съездить хозяина от всего сердца по уху, да и остановился, рассудив, что шум выйдет.

– Сказывай, – говорит Борис Тимофеич, – где был, вор ты эдакой?

– А где был, – говорит, – там меня, Борис Тимофеич, сударь, уж нету, – отвечал Сергей.

– У невестки ночевал?

– Про то, хозяин, опять-таки я знаю, где ночевал; а ты вот что, Борис Тимофеич, ты моего слова послушай: что, отец, было, того назад не воротишь; не клади ж ты по крайности позору на свой купеческий дом. Сказывай, чего ты от меня теперь хочешь? Какого ублаготворения желаешь?

– Желаю я тебе, аспиду, пятьсот плетей закатить, – отвечал Борис Тимофеич.

– Моя вина – твоя воля, – согласился молодец. – Говори, куда идти за тобой, и тешься, пей мою кровь.

Повел Борис Тимофеич Сергея в свою каменную кладовеньку, и стегал он его нагайкою, пока сам из сил выбился. Сергей ни стона не подал, но зато половину рукава у своей рубашки зубами изъел.

Бросил Борис Тимофеич Сергея в кладовой, пока взбитая в чугун спина заживет; сунул он ему глиняный кувшин водицы, запер его большим замком и послал за сыном.

Но за сто верст на Руси по проселочным дорогам еще и теперь не скоро ездят, а Катерине Львовне без Сергея и час лишний пережить уже невмоготу стало. Развернулась она вдруг во всю ширь своей проснувшейся натуры и такая стала решительная, что и унять ее нельзя. Проведала она, где Сергей, поговорила с ним через железную дверь и кинулась ключей искать. «Пусти, тятенька, Сергея», – пришла она к свекру.

Старик так и позеленел. Он никак не ожидал такой наглой дерзости от согрешившей, но всегда до сих пор покорной невестки.

– Что ты это, такая-сякая, – начал он срамить Катерину Львовну.

– Пусти, – говорит, – я тебе совестью заручаюсь, что еще худого промеж нас ничего не было.

– Худого, – говорит, – не было! – а сам зубами так и скрипит. – А чем вы там с ним по ночам займались? Подушки мужнины перебивали?

А та все с своим пристает: пусти его да пусти.

– А коли так, – говорит Борис Тимофеич, – так вот же тебе: муж приедет, мы тебя, честную жену, своими руками на конюшне выдерем, а его, подлеца, я завтра же в острог отправлю.

Тем Борис Тимофеич и порешил; но только это решение его не состоялось.

Глава пятая

Поел Борис Тимофеич на ночь грибков с кашицей, и началась у него изжога; вдруг схватило его под ложечкой; рвоты страшные поднялись, и к утру он умер, и как раз так, как умирали у него в амбарах крысы, для которых Катерина Львовна всегда своими собственными руками приготовляла особое кушанье с порученным ее хранению опасным белым порошком.

Выручила Катерина Львовна своего Сергея из стариковской каменной кладовой и без всякого зазора от людских очей уложила его отдыхать от свекровых побоев на мужниной постели; а свекра, Бориса Тимофеича, ничтоже сумняся, схоронили по закону христианскому. Дивным делом никому и невдомек ничего стало: умер Борис Тимофеич, да и умер, поевши грибков, как многие, поевши их, умирают. Схоронили Бориса Тимофеича спешно, даже и сына не дождавшись, потому что время стояло на дворе теплое, а Зиновия Борисыча посланный не застал на мельнице. Тому лес случайно как-то дешево попался еще верст за сто: посмотреть его поехал и никому путем не объяснил, куда поехал.

Справившись с этим делом, Катерина Львовна уж совсем разошлась. То она была баба неробкого десятка, а тут и нельзя было разгадать, что такое она себе задумала; ходит козырем, всем по дому распоряжается, а Сергея так от себя и не отпускает. Задивились было этому по двору, да Катерина Львовна всякого сумела найти своей щедрой рукой, и все это дивованье вдруг сразу прошло. «Зашла, – смекали, – у хозяйки с Сергеем алигория, да и только. – Ее, мол, это дело, ее и ответ будет».

А тем временем Сергей выздоровел, разогнулся и опять молодец молодцом, живым кречетом заходил около Катерины Львовны, и опять пошло у них снова житье разлюбезное. Но время катилось не для них одних: спешил домой из долгой отлучки и обиженный муж Зиновий Борисыч.

Глава шестая

На дворе после обеда стоял пеклый жар, и проворная муха несносно докучала. Катерина Львовва закрыла окно в спальне ставнями и еще шерстяным платком его изнутри завесила, да и легла с Сергеем отдохнуть на высокой купеческой постели. Спит и не спит Катерина Львовна, а только так ее и смаривает, так лицо потом и обливается, и дышится ей таково горячо и тягостно. Чувствует Катерина Львовна, что пора ей и проснуться; пора идти в сад чай пить, а встать никак не может. Наконец кухарка подошла и в дверь постучала: «Самовар, – говорит, – под яблонью глохнет». Катерина Львовна насилу прокинулась и ну кота ласкать. А кот промежду ее с Сергеем трется, такой славный, серый, рослый да претолстющий-толстый… и усы как у оброчного бурмистра. Катерина Львовна заворошилась в его пушистой шерсти, а он так к ней с рылом и лезет: тычется тупой мордой в упругую грудь, а сам такую тихонькую песню поет, будто ею про любовь рассказывает. «И чего еще сюда этот котище зашел? – думает Катерина Львовна. – Сливки тут-то я на окне поставила: беспременно он, подлый, у меня их вылопает. Выгнать его», – решила она и хотела схватить кота и выбросить, а он, как туман, так мимо пальцев у нее и проходит. «Однако откуда же этот кот у нас взялся? – рассуждает в кошмаре Катерина Львовна. – Никогда у нас в спальне никакого кота не было, а тут ишь какой забрался!» Хотела она опять кота рукой взять, а его опять нет. «О, да что ж это такое? Уж это, полно, кот ли?», – подумала Катерина Львовна. Оторопь ее вдруг взяла и сон и дрему совсем от нее прогнала. Оглянулась Катерина Львовна по горнице – никакого кота нет, лежит только красивый Сергей и своей могучей рукой ее грудь к своему горячему лицу прижимает.

Встала Катерина Львовна, села на постель, целовала, целовала Сергея, миловала, миловала его, поправила измятую перину и пошла в сад чай пить;

а солнце уже совсем свалило, и на горячо прогретую землю спускается чудный, волшебный вечер.

– Заспалась я, – говорила Аксинье Катерина Львовна и уселась на ковре под цветущею яблонью чай пить. – И что это такое, Аксиньюшка, значит? – пытала она кухарку, вытирая сама чайным полотенцем блюдечко.

– Что, матушка?

– Не то что во сне, а вот совсем наяву кот ко мне все какой-то лез.

– И, что ты это?

– Право, кот лез.

Катерина Львовна рассказала, как к ней лез кот.

– И зачем тебе его было ласкать?

– Ну вот поди ж! сама не знаю, зачем я его ласкала.

– Чудно, право! – восклицала кухарка.

– Я и сама надивиться не могу.

– Это беспременно вроде как к тебе кто-нибудь прибьется, что ли, либо еще что-нибудь такое выйдет.

– Да что ж такое именно?

– Ну именно что – уж этого тебе никто, милый друг, объяснить не может, что именно, а только что-нибудь да будет.

– Месяц все во сне видела, а потом этот кот, – продолжала Катерина Львовна.

– Посмотри, Сережа, рай-то, рай-то какой! – воскликнула Катерина Львовна, смотря сквозь покрывающие ее густые ветви цветущей яблони на чистое голубое небо, на котором стоял полный погожий месяц.

Лунный свет, пробиваясь сквозь листья и цветы яблони, самыми причудливыми, светлыми пятнышками разбегался по лицу и всей фигуре лежавшей навзничь Катерины Львовны; в воздухе стояло тихо; только легонький теплый ветерочек чуть пошевеливал сонные листья и разносил тонкий аромат цветущих трав и деревьев. Дышалось чем-то томящим, располагающим к лени, к неге и к темным желаниям.

Катерина Львовна, не получая ответа, опять замолчала и все смотрела сквозь бледно-розовые цветы яблони на небо. Сергей тоже молчал; только его не занимало небо. Обхватив обеими руками свои колени. он сосредоточенно глядел на свои сапожки.

Золотая ночь! Тишина, свет, аромат и благотворная, оживляющая теплота. Далеко за оврагом, позади сада, кто-то завел звучную песню; под забором в густом черемушнике щелкнул и громко заколотил соловей; в клетке на высоком шесте забредил сонный перепел, и жирная лошадь томно вздохнула за стенкой конюшни, а по выгону за садовым забором пронеслась без всякого шума веселая стая собак и исчезла в безобразной, черной тени полуразвалившихся, старых соляных магазинов.

Катерина Львовна приподнялась на локоть и глянула на высокую садовую траву; а трава так и играет с лунным блеском, дробящимся о цветы и листья деревьев. Всю ее позолотили эти прихотливые, светлые пятнышки и так на ней и мелькают, так и трепещутся, словно живые огненные бабочки, или как будто вот вся трава под деревьями взялась лунной сеткой и ходит из стороны в сторону.

– Ах, Сережечка, прелесть-то какая! – воскликнула, оглядевшись, Катерина Львовна. Сергей равнодушно повел глазами.

– Что ты это, Сережа, такой нерадостный? Или уж тебе и любовь моя прискучила?

– Что пустое говорить! – отвечал сухо Сергей и, нагнувшись, лениво поцеловал Катерину Львовну.

– Изменщик ты, Сережа, – ревновала Катерина Львовна, – необстоятельный.

– Я даже этих и слов на свой счет не принимаю, – отвечал спокойным тоном Сергей.

– Что ж ты меня так целуешь? Сергей совсем промолчал.

– Это только мужья с женами, – продолжала, играя его кудрями, Катерина Львовна, – так друг дружке с губ пыль обивают. Ты меня так целуй, чтоб вот с этой яблони, что над нами, молодой цвет на землю посыпался. Вот так, вот, – шептала Катерина Львовна, обвиваясь около любовника и целуя его с страстным увлечением.

– Слушай, Сережа, что я тебе скажу, – начала Катерина Львовна спустя малое время, – с чего это все в одно слово про тебя говорят, что ты изменщик?

– Кому ж это про меня брехать охота?

– Ну уж говорят люди.

– Может быть, когда и изменял тем, какие совсем нестоющие.

– А на что, дурак, с нестоющими связывался? с нестоющею не надо и любви иметь.

– Говори ж ты! Неш это дело тоже как по рассуждению делается? Один соблаз действует. Ты с нею совсем просто, без всяких этих намерений заповедь свою преступил, а она уж и на шею тебе вешается. Вот и любовь!

– Слушай же, Сережа! я там, как другие прочие были, ничего этого не знаю, да и знать про это не хочу; ну а только как ты меня на эту теперешнюю нашу любовь сам улещал и сам знаешь, что сколько я пошла на нее своею охотою, сколько ж и твоей хитростью, так ежели ты, Сережа, мне да изменишь, ежели меня да на кого да нибудь, на какую ни на есть иную променяешь, я с тобою, друг мой сердечный, извини меня, – живая не расстанусь.

Сергей встрепенулся.

– Да ведь, Катерина Ильвовна! свет ты мой ясный! – заговорил он. – Ты сама посмотри, какое наше с тобою дело. Ты вон как теперь замечаешь, что я задумчив нонче, а не рассудишь ты того, как мне и задумчивым не быть. У меня, может, все сердце мое в запеченной крови затонуло!

– Говори, говори, Сережа, свое горе.

– Да что тут и говорить! Вот сейчас, вот первое дело, благослови господи, муж твой наедет, а ты, Сергей Филипыч, и ступай прочь, отправляйся на задний двор к музыкантам и смотри из-под сарая, как у Катерины Ильвовны в спальне свеченька горит, да как она пуховую постельку перебивает, да с своим законным Зиновием с Борисычем опочивать укладывается.

– Этого не будет! – весело протянула Катерина Львовна и махнула ручкой.

Николай Семёнович Лесков

ЛЕДИ МАКБЕТ МЦЕНСКОГО УЕЗДА

«Первую песенку зардевшись спеть».

Поговорка

Глава первая

Иной раз в наших местах задаются такие характеры, что, как бы много лет ни прошло со встречи с ними, о некоторых из них никогда не вспомнишь без душевного трепета. К числу таких характеров принадлежит купеческая жена Катерина Львовна Измайлова, разыгравшая некогда страшную драму, после которой наши дворяне, с чьего-то легкого слова, стали звать ее леди Макбет Мценского уезда.

Катерина Львовна не родилась красавицей, но была по наружности женщина очень приятная. Ей от роду шел всего двадцать четвертый год; росту она была невысокого, но стройная, шея точно из мрамора выточенная, плечи круглые, грудь крепкая, носик прямой, тоненький, глаза черные, живые, белый высокий лоб и черные, аж досиня черные волосы. Выдали ее замуж за нашего купца Измайлова с Тускари из Курской губернии, не по любви или какому влечению, а так, потому что Измайлов к ней присватался, а она была девушка бедная, и перебирать женихами ей не приходилось. Дом Измайловых в нашем городе был не последний: торговали они крупчаткою, держали в уезде большую мельницу в аренде, имели доходный сад под городом и в городе дом хороший. Вообще купцы были зажиточные. Семья у них к тому же была совсем небольшая: свекор Борис Тимофеич Измайлов, человек уже лет под восемьдесят, давно вдовый; сын его Зиновий Борисыч, муж Катерины Львовны, человек тоже лет пятидесяти с лишком, да сама Катерина Львовна, и только всего. Детей у Катерины Львовны, пятый год, как она вышла за Зиновия Борисыча, не было. У Зиновия Борисыча не было детей и от первой жены, с которою он прожил лет двадцать, прежде чем овдовел и женился на Катерине Львовне. Думал он и надеялся, что даст ему бог хоть от второго брака наследника купеческому имени и капиталу; но опять ему в этом и с Катериной Львовной не посчастливилось.

Бездетность эта очень много огорчала Зиновия Борисыча, и не то что одного Зиновия Борисыча, а и старика Бориса Тимофеича, да даже и самое Катерину Львовну это очень печалило. Раз, что скука непомерная в запертом купеческом терему с высоким забором и спущенными цепными собаками не раз наводила на молодую купчиху тоску, доходящую до одури, и она рада бы, бог весть как рада бы она была понянчиться с деточкой; а другое и попреки ей надоели: «Чего шла да зачем шла замуж; зачем завязала человеку судьбу, неродица», словно и в самом деле она преступление какое сделала и перед мужем, и перед свекром, и перед всем их честным родом купеческим.

При всем довольстве и добре житье Катерины Львовны в свекровом доме было самое скучное. В гости она езжала мало, да и то если и поедет она с мужем по своему купечеству, так тоже не на радость. Народ все строгий: наблюдают, как она сядет, да как пройдет, как встанет; а у Катерины Львовны характер был пылкий, и, живя девушкой в бедности, она привыкла к простоте и свободе: пробежать бы с ведрами на реку да покупаться бы в рубашке под пристанью или обсыпать через калитку прохожего молодца подсолнечною лузгою; а тут все иначе. Встанут свекор с мужем ранехонько, напьются в шесть часов утра чаю, да и по своим делам, а она одна слоняет слоны из комнаты в комнату. Везде чисто, везде тихо и пусто, лампады сияют перед образами, а нигде по дому ни звука живого, ни голоса человеческого.

Походит, походит Катерина Львовна по пустым комнатам, начнет зевать со скуки и полезет по лесенке в свою супружескую опочивальню, устроенную на высоком небольшом мезонинчике. Тут тоже посидит, поглазеет, как у амбаров пеньку вешают или крупчатку ссыпают, – опять ей зевнется, она и рада: прикорнет часок-другой, а проснется – опять та же скука русская, скука купеческого дома, от которой весело, говорят, даже удавиться. Читать Катерина Львовна была не охотница, да и книг к тому же, окромя Киевского патерика, в доме их не было.

Скучною жизнью жилось Катерине Львовне в богатом свекровом доме в течение целых пяти лет ее жизни за неласковым мужем; но никто, как водится, не обращал на эту скуку ее ни малейшего внимания.

Глава вторая

На шестую весну Катерины Львовниного замужества у Измайловых прорвало мельничную плотину. Работы на ту пору, как нарочно, на мельницу было завезено много, а прорва учинилась огромная: вода ушла под нижний лежень холостой скрыни, и захватить ее скорой рукой никак не удавалось. Согнал Зиновий Борисыч народу на мельницу с целой округи, и сам там сидел безотлучно; городские дела уж один старик правил, а Катерина Львовна маялась дома по целым дням одна-одинешенька. Сначала ей без мужа еще скучней было, а тут будто даже как и лучше показалось: свободнее ей одной стало. Сердце ее к нему никогда особенно не лежало, а без него по крайней мере одним командиром над ней стало меньше.

Сидела раз Катерина Львовна у себя на вышке под окошечком, зевала-зевала, ни о чем определенном не думала, да и стыдно ей, наконец, зевать стало. А на дворе погода такая чудесная: тепло, светло, весело, и сквозь зеленую деревянную решетку сада видно, как по деревьям с сучка на сучок перепархивают разные птички.

«Что это я в самом деле раззевалась? – подумала Катерина Львовна. – Сем-ну я хоть встану по двору погуляю или в сад пройдусь».

Накинула на себя Катерина Львовна старую штофную шубочку и вышла.

На дворе так светло и крепко дышится, а на галерее у амбаров такой хохот веселый стоит.

– Чего это вы так радуетесь? – спросила Катерина Львовна свекровых приказчиков.

– А вот, матушка Катерина Ильвовна, свинью живую вешали, – отвечал ей старый приказчик.

– Какую свинью?

– А вот свинью Аксинью, что родила сына Василья да не позвала нас на крестины, – смело и весело рассказывал молодец с дерзким красивым лицом, обрамленным черными как смоль кудрями и едва пробивающейся бородкой.

Из мучной кади, привешенной к весовому коромыслу, в эту минуту выглянула толстая рожа румяной кухарки Аксиньи.

– Черти, дьяволы гладкие, – ругалась кухарка, стараясь схватиться за железное коромысло и вылезть из раскачивающейся кади.

– Восемь пудов до обеда тянет, а пихтерь сена съест, так и гирь недостанет, – опять объяснил красивый молодец и, повернув кадь, выбросил кухарку на сложенное в угле кулье.

Баба, шутливо ругаясь, начала оправляться.

– Ну-ка, а сколько во мне будет? – пошутила Катерина Львовна и, взявшись за веревки, стала на доску.