Алексис де Токвиль: понятие об идеальном государстве.

Алексис де Токвиль родился в нормандском замке Верней 29 июля 1805 г. Его отец не был высокообразованным человеком, но имел вкус к истории и изящной словесности и был автором «Философской истории правления Людовика XVI». Учился Алексис в лицее Меца, где делался акцент на изучение математики, латыни и французской истории. Атеистом он не был, но и и не считал обязательной обрядовую сторону католицизма.

События 1815 г. Было воспринято семьей Токвиля ни как национальное унижение Франции, а скорее как избавление от тирании Наполеона. Отец Алексиса Эрве был горячим поклонником реставрированных Бурбонов. Сам же Алексис вплоть до 1830 года считал себя легитимистом, но только потому что не видел серьезных оснований рвать с семейной традицией. Исаев С.А. Алексис Токвиль и Америка его времени. Спб. 1993 г. С. 10. В это время он занимал судебную должность в Версале, где его отец был префектом. Его письма указывают на то, что избранная им карьера совсем не соответствовала его способностям и его честолюбию.

После революции без особого энтузиазма Токвиль присоединился к новому правительству. В революции 1830 года он видел последний предоставляющийся Франции случай - согласить свободу с конституционной монархией, и он надеялся, что Орлеанам удастся совершить это соглашение. Он оказался в очень неприятном положении. Семья осудила его присягу, друзья-легитимисты отвернулись.

В сложившейся обстановке борьбы орлеанистов с легитимистами, у Токвиля возникло желание уехать из страны. Он стремился уехать в Соединенные Штаты для наблюдения развития народа, обсуждавшего и решавшего те самые политические и социальные проблемы, которые сделались главным предметом его размышлений. Эйхталь Е. Указ. Соч. С. 8.

Почему именно в Соединенные Штаты? На этот вопрос довольно подробно в своей работе дет ответ Исаев С.А. В тексте демократии Токвиль указывает на то, что его представления о картине исторического развития европейской цивилизации сложились еще до поездки в Америку. Наиболее характерной чертой тогдашней Европы он считал постепенное исчезновение аристократии. Он считал, что гибель аристократии приведет к гибели свободы, объясняя это тем, что во Франции аристократия является единственным противовесом тиранической власти королей, а затем революционных правительств. В Англии, напротив, существует аристократия и соответственно политическая свобода прочнее. Французы не могут перенять опыт Англии, т.к. невозможно искусственно воссоздать новую аристократию. США является страной, в которой отсутствует аристократия и тем не менее существует политическая свобода. Таким образом этот исторический опыт представляет большой интерес для Франции.

Токвиль не хотел покидать службу и предложил своему начальству, чтобы его и Бомона направили в командировку с целью изучения тюремно-исправительной системы США. Предварительно посетив несколько французских тюрем, а также получив рекомендательные письма к американцам и к французам, проживающим в США, Токвиль и Бомон вечером 2 апреля 1831 года разместились на паруснике «Гавр», который незадолго до рассвета снялся с якоря, начав переход через Атлантику, продлившийся более месяца. Исаев С.А. Указ. Соч. С. 13.

Они прибыли в страну, где, по мнению многих, происходили глубокие и разнообразные перемены. К тринадцати штатам, объединившимся в 1787 году в федеральный союз, присоединились еще 11. Если в 1800 году в Соединенных штатах насчитывалось лишь пять миллионов жителей, то в 1831 году их число превышало тринадцать миллионов. Гарольд Дж. Ласки. Указ. Соч. С.5.

В своей статье Гарольд ссылается на труд Пирсона «Токвиль и Бомон в Америке». Его ценность заключается в предоставлении почти ежедневной описанием путешествия в Америку, т.е. можно узнать, где они бывали, с кем говорили, каковы были их впечатления. Гарольд Дж. Ласки. Указ. Соч. С. 8. Немало времени они посвятили изучению тюрем, обсуждая проблемы уголовного наказания. Они интересовались различными сторонами американской жизни. Лучше всего они ознакомились с Новой Англией, но, кроме того, побывали на Великих озерах, в Канаде, Огайо, Теннесси, Новом Орлеане, Чарлстоне. Они посетили Вашингтон, где изучали работу федерального правительства. Познакомились с многими знаменитыми американцами, в числе которых был Эндрю Джэксон.

Гарольд так же пишет, что одной из целей поездки Токвиля было желание приобрести известности. Как было указано ранее, он хотел найти такие стороны американского образа жизни, перенесение которых на французскую почву позволило бы его стране, по-прежнему оставаясь великой державой, приспособиться к распространению равенства. Тем не менее Токвиль не был демократом. Его целью было найти способы ограничения тирании и привилегий, которые, по его мнению, являются источником общественных потрясений. Там же. Он был сторонником широкого разделения властей, однако, не поддерживал идею всеобщего избирательного права. Отправляясь в Америку, он был убежден, что конституционная монархия обладает большими достоинствами, чем республика. Он полагал, что американцы достигли успеха потому, что их история «началась с нуля».

Когда в 1831 году США посетил Алексис де Токвиль, на него произвели глубокое впечатление баланс между личной свободой и религией, частной собственностью и равенством, индивидуализмом и общественной жизнью, сильной властью и децентрализацией. Токвиль провозгласил США демократией, хотя по сегодняшним меркам едва ли это было бы возможно по отношению к стране, где практикуется рабство, коренное население загнано в резервации, а женщины лишены избирательного права.

Не смотря на все это, своей поездкой в Америку Токвиль не достиг цели, которую ставил перед собой в 1830-1831 гг. США оказались страной слишком своеобразной, чтобы из американского опыта можно было извлечь способы распространения политической свободы во Франции.

Кто ищет в свободе не свободу, а что-то другое, рожден быть слугой.

Алексис де Токвиль

Имя Токвиля обычно не фигурирует среди зачинателей социологии. Такая недооценка крупного мыслителя представ­ляется мне несправедливой.

Впрочем, есть у меня и еще одна причина для того, чтобы об­ратиться к анализу его идей. Изучая Монтескье - так же как и Конта, и Маркса - я сделал сердцевиной своего анализа связь между экономикой и политическим строем, или государством, и регулярно исходил из интерпретации названными авторами того общества, в котором они жили. Я старался толковать мысль социологов, исходя из диагноза, поставленного ими сво­ему времени. Однако в этом отношении Токвиль столь же отли­чается от Конта, сколь И от Маркса. Вместо того чтобы прида­вать первостепенное значение либо всему, что относится к про­мышленному развитию, как это делает Конт, либо явлениям, связанным с капитализмом, как поступает Маркс, Токвиль в ка­честве первичного факта рассматривает феномен демократии.

Наконец последней причиной, объясняющей мой выбор, служит то, как сам Токвиль определял свое творчество, или, говоря современным языком, способ его постижения социоло­гии. Токвиль исходит из детерминации определенных струк­турных черт современных ему обществ, а затем переходит к сравнению разновидностей этих обществ. Что касается Конта, то он обращал внимание на индустриальный характер обще­ства и, не отрицая некоторого своеобразия, связанного с теми или иными национальными и континентальными особенностя­ми, подчеркивал признаки, свойственные всем индустриаль­ным обществам. Определив индустриальное общество, он счи­тал возможным на основании данного им определения вычле­нить признаки политической и интеллектуальной организации, присущие любому индустриальному обществу. Маркс характе­ризовал капиталистический строй и устанавливал некоторые феномены, которые должны были обнаруживаться во всех ка­питалистических обществах. Конт и Маркс сходились в том, что оба настаивали на существовании родовых черт любого об-

щества - будь то индустриального или капиталистического, - недооценивая диапазон вариаций, который допускает индуст­риальное общество или капиталистический строй.

Напротив, Токвиль, констатируя некоторые признаки, вы­текающие из сущности любого современного или демократи­ческого общества, добавляет, что при этих общих основаниях наблюдается плюрализм возможных политических режимов. Демократические общества могут быть либеральными и могут быть деспотическими. Они могут и должны приобретать раз­ный характер в Соединенных Штатах или в Европе, в Герма­нии или во Франции. Токвиль выступает по преимуществу как социолог-компаративист, стремящийся путем сопоставления разных обществ, принадлежащих к одному и тому же виду или типу, выявить в них значительное.

Если в англосаксонских странах Токвиль считается одним из наиболее крупных политических мыслителей, равных Мон­тескье в XVIII в., то социологов во Франции он никогда не ин­тересовал. Дело в том, что современная школа Дюркгейма - наследница творчества Конта. Поэтому французские социоло­ги ставили акцент на феноменах общественной структуры в ущерб политическим. Возможно, по этой причине Токвиль не был среди тех, кого причисляли к мэтрам.

1. Демократия и свобода

Токвиль написал две главные книги: «Демократия в Амери­ке» и «Старый режим и революция». Посмертно был опубли­кован том его воспоминаний о революции 18 4 8 г. и его пере­ходе в министерство иностранных дел, а также переписка и речи. Но главное - две большие книги, одна из которых по­священа Америке, другая - Франции, представляющие собой, так сказать, две дощечки диптиха.

Книга об Америке призвана дать ответ на вопрос: почему в Америке демократическое общество оказалось либеральным? Что касается «Старого режима и революции», то в этой книге автор стремится ответить на вопрос: почему Франции на пути к демократии было столь трудно поддерживать политический ре­жим свободы?

Таким образом, с самого начала следует определить поня­тие демократии, или демократического общества, почти повсе­местно встречающееся в работах Токвиля, так же как при ана­лизе идей Конта и Маркса я начал с уяснения понятий «инду­стриальное общество» и «капитализм».

Задача, в сущности, не очень простая, поскольку можно ска­зать, что Токвиль постоянно употребляет слово «демократия»,

" ни разу вместе с тем не определив четко его смысл. Чаще всего он обозначает этим словом скорее конкретный тип общества, чем конкретный тип власти. Выдержка из книги «Демократия в Америке» ярко демонстрирует манеру рассуждения Токвиля:

«Если вам представляется полезным обратить интеллекту­альную деятельность человека и его мораль на нужды матери­альной жизни и употребить их на создание материального бла­госостояния; если вам кажется, что разум более выгоден для людей, чем дарование; если ваша цель состоит в воспитании вовсе не героических добродетелей, а мирных навыков; если вы предпочитаете видеть пороки, а не преступления, меньше находить возвышенных действий, с тем чтобы меньше встре­чаться со злодеяниями; если для вас достаточно жить в благо­получном обществе, не стремясь к обществу блестящему; ес­ли, наконец, основная цель правительства, по вашему мнению, заключается вовсе не в том, чтобы придать всей нации как можно больше могущества или славы, а в том, чтобы обеспе­чить всех индивидов, из которых слагается нация, как можно большим благополучием и избавить их от нищеты, - в таком случае уравнивайте положения людей и создавайте правление демократии. Если уж нет больше времени выбирать и вас вле­чет высшая, сверхчеловеческая сила, не спрашивающая ваших желаний, к одному из двух правлений, старайтесь по крайней мере извлечь из него все то хорошее, что оно может дать, и, зная присущие ему добрые побуждения, так же как и дурные склонности, стремитесь ограничить действие вторых и развить первые» (Œvres complètes, t. I, 1-er vol., p. 256).

Этот фрагмент - очень красноречивый, полный риториче­ских антитез - характеризует стиль, манеру письма, а в ко­нечном счете - само мышление Токвиля.

По его мнению, демократия есть уравнивание условий жиз­ни. Демократическим можно считать общество, в котором боль­ше не существует различий между сословиями и классами, в котором все индивиды, составляющие коллектив, равны в соци­альном плане. Отсюда отнюдь не вытекают ни интеллектуаль­ное равенство (предположить его было бы абсурдным), ни ра­венство экономическое (по Токвилю, невозможное). Социаль­ное равенство означает, что нет наследуемого различия обще­ственного положения и все виды деятельности, профессии, звания, почести доступны каждому. Таким образом, в самой идее демократии заключены одновременно социальное равен­ство и тенденция к одинаковому образу и уровню жизни.

Однако если такова сущность демократии, то понятно, что правлением, приспособленным к обществу равенства, будет такое правление, которое Токвиль в других фрагментах назы­вает демократическим. Если нет фундаментальных различий в

условиях существования между членами коллектива, то нор­мальным оказывается суверенитет всех индивидов.

Есть также определение демократии, данное Монтескье и другими авторами-классиками. Если общество суверенно, то участие всех в выборе управляющих и в исполнении власти есть логичное выражение общества демократического, т.е. уравнительного.

Кроме того, в обществе, где равенство есть закон, а харак­тер государства определяет демократия, приоритетная цель за­ключается в благосостоянии большинства. Это общество, кото­рое считает идеалом не могущество или славу, а процветание и спокойствие, можно было бы назвать мелкобуржуазным. И Токвиль как потомок знатного рода колеблется в своих суж­дениях о демократическом обществе между строгостью и снисходительностью, между недомолвкой сердца и нереши­тельным согласием разума 1 .

Если такова характеристика современного демократическо­го общества, то, я полагаю, можно понять главную задачу Ток-виля с помощью Монтескье - автора, о котором сам Токвиль говорил как об образце для себя в период написания книги «Демократия в Америке». Главная задача Токвиля - решение одной из проблем, поставленных Монтескье.

По Монтескье, республика или монархия представляют со­бой или могут представлять собой умеренные режимы, в усло­виях которых сохранена свобода, в то время как деспотизм, или неограниченная власть одного, по сути своей не является и не может быть умеренным режимом. Тем не менее между этими двумя умеренными режимами - республикой и монар­хией - имеется принципиальная разница: равенство есть принцип античных республик, тогда как неравенство сословий и положений составляет сущность современных монархий или по меньшей мере французской монархии. Монтескье, следо­вательно, считает, что свобода может быть сохранена двумя путями или в двух типах общества: в небольших республиках античности, где наивысшая ценность - добродетель и где ин­дивиды как можно более равны и должны быть таковыми, и в современных монархиях - больших государствах, где высоко развито чувство чести и где неравенство положений предста­ет, так сказать, даже условием свободы. В самом деле, по­скольку каждый считает себя обязанным оставаться верным долгу, вытекающему из его положения, власть короля не вы­рождается в абсолютную, неограниченную власть. Другими словами, в условиях французской монархии - такой, какой ее воспринимал Монтескье, - неравенство выступает одно­временно движущей силой и гарантией свободы.

Однако при изучении Англии Монтескье встретился с но­вым для него феноменом представительного режима. Он кон­статировал, что в Англии аристократия занималась торговлей и при этом отнюдь не коррумпировалась. Он, таким образом, ис­следовал либеральную монархию, основанную на представи­тельстве и примате торговой деятельности.

Замысел Токвиля можно рассматривать как развитие тео­рии английской монархии по Монтескье. Делая свои записи после Французской революции, Токвиль не может допустить, что основой и гарантией свободы в современных условиях служит неравенство положений, то неравенство, интеллекту­альные и социальные устои которого исчезли. Безрассудно стремиться восстановить авторитет и привилегии аристокра­тии, уничтоженной Революцией.

Таким образом, свобода в современных условиях, если го­ворить в стиле Бенжамена Констана, не может основываться, как это предполагал Монтескье, на различии корпораций и со­словий. Главным фактором становится равенство условий 2 .

Поэтому важнейшее положение Токвиля таково: свобода не может основываться на неравенстве, она должна базиро­ваться на демократической реальности с ее равенством усло­вий и быть защищена институтами, образец которых (полагал он) представлен в Америке.

Однако что он подразумевал под свободой? Токвиль, мане­ра письма которого отличается от стиля современных социоло­гов, не дал ее определения, исходя из каких-либо критериев. Но, по-моему, нетрудно уточнить, в соответствии с научными требованиями XX в., что именно он называл свободой. К тому же я думаю, что его понимание свободы очень сходно с тем, из которого исходил Монтескье.

Первая составляющая понятия свободы - это отсутствие произвола. Когда власть осуществляется лишь в соответствии с законами, индивиды в безопасности. Следует, впрочем, остере­гаться людей: они не настолько добродетельны, чтобы поддер­живать абсолютную власть, не коррумпируя ее; никому не нужно предоставлять абсолютной власти. Значит, нужно, как сказал бы Монтескье, чтобы власть останавливала власть, что­бы было множество центров принятия решений, политических и административных органов, уравновешивающих друг друга. А поскольку все люди - подданные, нужно, чтобы те, кто осуще­ствляет власть, были так или иначе представителями управляе­мых, их делегатами. Другими словами, нужно, чтобы народ, на­сколько это физически возможно, управлял самим собой.

Интересовавшую Токвиля проблему можно вкратце сфор­мулировать так: при каких условиях общество, в котором име-" ет место тенденция к единообразию судеб индивидов, может

не погрузиться в деспотизм? Или: как совместить равенство и свободу? Но Токвиль в такой же мере принадлежит социоло­гической науке, как и классической философии, с которой он связан через Монтескье. Чтобы понять суть политических инс­титутов, он поднимает вопрос о состоянии общества в целом.

По моим сведениям, Токвиль не знал работ Конта. Конеч­но, он слышал о них, но они, кажется, не сыграли никакой ро­ли в развитии его мысли. Не думаю, что он знал и произведе­ния Маркса. «Коммунистический манифест» пользуется боль­шей известностью в 1948 г., чем он пользовался в 1848 г. В 184 8 г. это был памфлет политического эмигранта, укрывше­гося в Брюсселе; нет доказательств того, что Токвиль знал сей безвестный памфлет, впоследствии прославившийся.

Что же касается феноменов, по мнению Конта и Маркса, существенных, а именно индустриального общества и капита­лизма, то, разумеется, Токвиль говорит и о них.

С Контом и Марксом, он сходится в признании того, так ска­зать, очевидного факта, что основными видами деятельности в современных обществах являются торговля и промышленность. Он говорит об этом, имея в виду Америку, и не сомневается, что подобная тенденция характерна и для европейских стран. Излагая свои мысли в стилистическом плане иначе, чем Сен-Си­мон или Конт, он также охотно противопоставлял общества прошлого, где преобладающей была военная деятельность, об­ществам своего времени, цель и миссия которых заключалась в обеспечении благополучия большинства.

Он исписал немало страниц, утверждая превосходство Аме­рики в сфере промышленности и никоим образом не недооце­нил основной черты американского общества 3 . Однако когда Токвиль пишет о преобладании коммерции и промышленности, он объясняет это преобладание в основном сравнительно с про­шлым и применительно к своей ведущей теме демократии. При этом он пытается показать, что деятельность в сфере промыш­ленности и торговли не возрождает аристократии традиционно­го типа. Неравенство судеб, предполагаемое самой деятельно­стью в области торговли и промышленности, не кажется ему противоречащим уравнительной тенденции, которая обнаружи­вается в современных обществах. К тому же фортуна в сфере коммерции, промышленности и движимости, если можно так выразиться, прежде всего непостоянна. Она не обеспечивает верности семьям, которые удерживают свое привилегирован­ное положение от поколения к поколению.

Вместе с тем между руководителем в промышленности и рабочими не создаются отношения иерархической солидарно­сти, существовавшие в прошлом между сеньором и крестьяна­ми или фермерами. Цдинственное историческое основание по­длинной аристократии - это собственность на землю и воен­ная профессия.

Поэтому в социологии Токвиля неравенство богатства, под­черкнутое, насколько это возможно, не противоречит фунда­ментальному равенству условий, свойственному современным обществам. Конечно, как указывает в одном месте своей книги Токвиль, если когда-нибудь в демократическом обществе вос­становится аристократия, это произойдет через посредство ру­ководителей промышленности*. Тем не менее в целом он не считает, будто современная промышленность порождает ари­стократию. Он скорее полагает, что неравенство богатства ста­нет уменьшаться по мере того, как современные общества бу­дут становиться более демократическими, тем более что форту­на в сфере промышленности и коммерции слишком ненадежна, чтобы быть источником прочной иерархической структуры.

Другими словами, наперекор катастрофическому и апока­липсическому видению развития капитализма, свойственному марксизму, Токвиль развивал, начиная с 1835 г., полувостор­женную, полубезропотную (скорее безропотную, чем востор­женную) теорию государства всеобщего благоденствия, или общую теорию обуржуазивания.

Интересно сопоставить три видения: Конта, Маркса и Ток­виля. Одно из них - организационное видение тех, кого се­годня называют технократами; второе - апокалипсическое видение тех, кто вчера был среди революционеров; третье - умиротворенное видение общества, где каждый кое-чем вла­деет и все или почти все заинтересованы в сохранении обще­ственного порядка. Лично я думаю, что из этих трех видений больше всего соответствует западноевропейским обществам 60-х гг. взгляд Токвиля. Ради справедливости следует доба­вить, что европейскому обществу 3 0-х г.г. более отвечала кон­цепция Маркса. Таким образом, остается открытым вопрос о том, какое из этих трех видений будет соответствовать евро­пейскому обществу 90-х г.г.

2. Американский опыт

В I томе «Демократии в Америке» Токвиль перечисляет причины, делающие американскую демократию либеральной. Это перечисление позволяет нам одновременно уточнить, ка­кой теории детерминант он придерживается.

Токвиль называет три рода причин, причем его подход в не­малой степени сходен с подходом Монтескье:

Случайная и своеобразная ситуация, в какой оказалось аме­
риканское общество;

Привычки и нравы.

Случайная и своеобразная ситуация - это одновременно географическое пространство, на котором обосновались при­бывшие из Европы иммигранты, и отсутствие соседних госу­дарств, государств враждебных или как минимум опасных. Американское общество до поры, описываемой Токвилем, имело исключительную выгоду вследствие минимума диплома­тических обязательств и военного риска. В то же время это общество было сотворено людьми, которые, обладая техниче­ским снаряжением развитой цивилизации, устроились на ог­ромном пространстве. Эта не имеющая аналогов в Европе си­туация - одно из объяснений отсутствия аристократии и при­дания первостепенного значения деятельности в промышлен­ной сфере.

Согласно современной социологической теории, условием образования аристократии, связанной с земельной собствен­ностью, служит нехватка земли. В Америке же территория столь необъятна, что нехватка исключена, и аристократиче­ская собственность не могла сложиться. У Токвиля эта идея уже встречается, но лишь среди многих других, и я не думаю, что она представляется ему основным объяснением.

Действительно, он скорее подчеркивает систему ценностей иммигрантов-пуритан, их двойное чувство равенства и свобо­ды и набрасывает теорию, согласно которой особенности об­щества объясняются его истоками. Американское общество будто бы сохраняет систему морали своих основателей, пер­вых иммигрантов.

Как примерный последователь Монтескье, Токвиль уста­навливает иерархию этих трех родов причин: географическая и историческая ситуации оказываются менее значимыми, чем законы; законы - менее важными, чем привычки, нравы и ре­лигия. В тех же условиях, но при других нравах и законах по­явилось бы другое общество. Анализируемые им исторические и географические условия оказались только благоприятствую­щими обстоятельствами. Истинными причинами свободы, кото­рой пользуется американская демократия, служат хорошие за­коны, а в еще большей мере привычки, нравы и верования, без которых там не было бы свободы.

Американское общество может служить европейским об­ществам не примером, а уроком, демонстрируя им, как в де­мократическом обществе обеспечивается демократия.

Главы, которые Токвиль посвятил американским законам, можно изучать с двух точек зрения. С одной стороны, молено задаться вопросом о том, насколько точно Токвиль понял ме­ханизм действия американской конституции того времени, в какой мере он предусмотрел ее изменения. Другими словами, молено провести приемлемое, интересное и обоснованное,исс­ледование, сопоставляющее интерпретацию Токвиля с други­ми толкованиями, которые давались и даются сегодня его эпо­хе 5 . Этого аспекта я не буду здесь касаться.

Второй возможный метод сводится просто к восстановле­нию основных направлений толкования американской консти­туции, предложенного Токвилем, с целью выявить его значе­ния для решения общесоциологической проблемы: какие зако­ны в демократическом обществе наиболее способствуют со­хранению свободы?

Прелсде всего Токвиль всячески подчеркивает выгоды, ко­торые Соединенные Штаты извлекают из федеральной приро­ды своего устройства. При федеральном устройстве можно так или иначе сочетать преимущества больших и малых госу­дарств. Монтескье в «Духе законов» уже посвятил главы это­му же принципу, позволяющему располагать силой, необходи­мой для безопасности государства, избегая неприятностей, свойственных большим скоплениям людей.

В книге «Демократия в Америке» Токвиль пишет:

«Если бы существовали только маленькие нации и вовсе не было бы больших, человечество, наверное, стало бы более свободным и более счастливым; но нельзя сделать, чтобы не было больших наций. Последнее обстоятельство вводит в мир новый элемент национального процветания - силу. Что толку в картине довольства и свободы, которую представляет собой жизнь народа, если он ежедневно чувствует себя незащищен­ным от возможности быть разгромленным или завоеванным? Что толку в фабриках и торговле, которые есть у одного наро­да, если другой господствует на морях и на всех рынках? Ма­лые народы нередко несчастливы совсем не потому, что они малые, а потому, что они слабые; большие процветают совсем не потому, что они большие, а потому, что сильные. Таким об­разом, сила для народа - это часто одно из главных условий счастья и самого существования. Отсюда следует, что, за иск­лючением особых обстоятельств, малые народы всегда конча­ют тем, что их насильственно присоединяют к большим или. они объединяются сами. Не знаю более жалкого состояния,

чем состояние народа, который не может ни защищаться, ни самостоятельно существовать без посторонней помощи.

С целью соединения разных преимуществ, вытекающих из больших или малых размеров народов, и была создана федера­тивная система. Достаточно взглянуть на Соединенные Штаты Америки, чтобы заметить все блага, которыми они пользуются в результате принятия этой системы. У больших централизо­ванных народов законодатель вынужден придавать законам единообразный характер, не учитывающий специфики местно­стей и нравов. Не зная досконально этой специфики, он мо­жет действовать только по общим правилам; люди тогда вы­нуждены приноравливаться к требованиям законодательства, т.к. законодательство совсем не умеет приспосабливаться к потребностям и нравам людей, и это важная причина беспо­койства и беды. Данного неудобства нет в конфедерациях» (ibid., р. 164 - 165).

Итак, Токвиль проявляет определенный пессимизм относи­тельно возможного существования малых народов, совсем не имеющих силы защищаться. Любопытно перечитывать сегодня этот отрывок, поскольку задаешься вопросом о том, что ска­зал бы автор с точки зрения своего видения деятельности че­ловека о неспособном защищаться большинстве народов, воз­никающих в мире. Впрочем, возможно, он пересмотрел бы об­щую формулу и прибавил бы, что народы, нуждающиеся в по­сторонней помощи, в известных случаях способны уцелеть, если международной системой созданы условия, необходи­мые для их безопасности.

Как бы то ни было, в соответствии с твердым убеждением философов-классиков, Токвиль настаивает на том, что госу­дарство должно быть достаточно большим и сильным для обеспечения своей безопасности и достаточно малым для того, чтобы законодательство можно было приспособить к разнооб­разию обстоятельств и социальных слоев. Такое сочетание учитывается только в федеральной или конфедеральной кон­ституции. Таково, по Токвилю, главное достоинство законов, которые выработали для себя американцы.

С безукоризненной проницательностью он понял, что фе­деральная американская конституция гарантирует свободное передвижение ценностей, лиц и капиталов. Другими словами, федеративный принцип в состоянии предотвратить создание внутренних таможен и помешать распаду общего экономиче­ского пространства, каким является американская территория.

Наконец, по Токвилю, «две главные опасности угрожают существованию демократий: полная зависимость законода­тельной власти от желаний избирателей, сосредоточение в

законодательных органах всех других форм управления» (ibid., р. 158).

Эти две опасности изложены в традиционных выражениях. Демократическое правление, По Монтескье или по Токвилю, не должно допускать, чтобы народ под влиянием каких бы то ни было страстных увлечений оказывал давление на решения правительства. А вместе с тем, по Токвилю, любой демократи­ческий режим стремится к централизации и концентрации вла­сти в законодательных органах.

Однако американская конституция предусматривает разде­ление законодательного органа на две палаты. Она установила должность президента республики, чему Токвиль в свое время не придавал значения, но что обеспечило относительную неза­висимость исполнительной власти от прямого давления изби­рателей или законодательных органов. Более того, в Соеди­ненных Штатах аристократию заменяет дух закона, т.к. ува­жение юридических норм благоприятно для сохранения сво­бод. Кроме того, Токвиль указывает на множество партий, которые, впрочем, как справедливо отмечает он, в отличие от французских партий не черпают вдохновения в идеологиче­ских убеждениях и не выступают в качестве сторонников про­тиворечащих друг другу принципов правления, а представляют собой организации по интересам, склонные к прагматичному обсуждению задач, встающих перед обществом.

Токвиль добавляет два других политических обстоятельст­ва - полуконституционных, полусоциальных, - которые спо­собствуют сохранению свободы. Одно из них - свобода ассо­циаций, другое - практическое ее применение, увеличение добровольных организаций. Как только в небольшом городке, в графстве или даже на уровне всего федеративного государ­ства возникает какая-То проблема, находится определенное число граждан, готовых создать добровольные организации с целью ее изучения, а в случае необходимости и решения. Идет ли речь о строительстве больницы в небольшом городке или о том, чтобы положить конец войнам, - какова бы ни была сте­пень значимости проблемы, добровольная организация посвя­тит досуг и деньги поискам ее решения.

Наконец, Токвиль обсуждает вопрос о свободе прессы. Пресса кажется ему перегруженной всякого рода негативны­ми материалами: газеты настолько злоупотребляют ими, что это может легко перерасти в произвол. Однако он тут же до­бавляет - и его замечание напоминает слова Черчилля о де­мократии: хуже вольности прессы есть единственный режим - уничтожение этой вольности. В современных обществах то­тальная свобода пока предпочтительнее тотального упраздне-

ния свободы. И между этими двумя крайними формами едва ли есть промежуточные 6 .

В третью категорию причин Токвиль объединяет нравы и верования. В связи с ней он развивает главную идею своего труда, касающуюся истолкования американского общества, которое он явно или неявно постоянно сравнивает с Европой.

Это фундаментальная тема: в конечном счете, условием свободы служат нравы и верования людей, а основой нравов выступает религия. Американское общество, по Токвилю, - это общество, сумевшее соединить религиозный дух с духом свободы. Если бы нужно было отыскать единственную причи­ну, по которой в будущем свобода вероятна в Америке и нена­дежна во Франции, ею стало бы, по мнению Токвиля, то об­стоятельство, что американское общество соединяет религиоз­ный дух с духом свободы, в то время как французское обще­ство раздираемо противостоянием церкви и демократии, религии и свободы.

Именно в конфликте современного сознания и церкви за­ложена конечная причина трудностей, с которыми во Франции сталкивается демократия в своем стремлении оставаться либе­ральной; и, напротив, в основе американского общества лежит близость ориентации религиозного духа и духа свободы.

«Я уже достаточно сказал, - пишет он, - чтобы предста­вить истинный характер англо-американской цивилизации. Она - продукт (и этот исходный пункт должен постоянно ос­таваться в поле зрения) двух совершенно разных элементов, которые часто в других местах оказывались в состоянии вой­ны, но в Америке их удалось, так сказать, слить друг с другом и замечательно сочетать, - я намерен говорить о религиозном духе и духе свободы.

Основатели Новой Англии были пылкими сектантами и в то же время экзальтированными новаторами. Умеряемые своими религиозными верованиями, они были свободны от каких бы то ни было политических предрассудков. Отсюда проистекают и две разные, но не противоположные тенденции, следы которых легко обнаружить повсюду - как в нравах, так и в законах».

«Таким образом, в мире морали все распределено по клас­сам, скоординировано, предусмотрено, предрешено. В мире политики все неспокойно, спорно, ненадежно. В одном мире - пассивное, хотя и добровольное послушание, в другом - не­зависимость, пренебрежение опытом, ревность ко всякой вла­сти. Вместо того чтобы вредить друг другу, эти тенденции, внешне столь противоположные, развиваются в согласии и, по-видимому, поддерживают одна другую. Религия видит в гражданской свободе благородное осуществление способно-

стей человека; в мире политики - поприще, отданное Созда­телем силам ума. Свободная и могущественная в своей сфере, удовлетворенная отведенным ей местом, религия знает, что ее владычество лучше устроено, если она правит, опираясь толь­ко на собственные силы, и господствует, не полагаясь на серд­ца. Свобода видит в религии соратника, разделяющего ее борьбу и ее победы, колыбель своего детства, божественный источник своих прав. Она взирает на религию как на охрану нравов, а на нравы - как на гарантию законов и залог собст­венного существования» (ibid., р. 42 - 4 3).

(1805-1859) Алексис де Токвиль - французский правовед и политолог - родился в аристократической семье, но с пяти лет воспитывался в католическом колледже. В двадцать лет он окончил юридический факультет Сорбонны и несколько лет прослужил судьей-аудитором в Версале. В 1831 г. отправился в Америку, чтобы своими глазами убедиться, что дает демократия и республиканский строй личности, обществу и государству. Результатом этой поездки стало знаменитое исследование «Демократия в Америке» (1835), прославившее де То- квиля в Новом и Старом свете. Вершиной его политической карьеры стал пост министра иностранных дел в кабинете, сформированном в результате победы на выборах Луи Бонапарта. Политические взгляды де Токвиля можно охарактеризовать как либерально-республи- канские, ведь после провозглашения Луи Бонапартом империи он немедленно ушел в отставку. Токвиль возвратился к научной деятельности. Он взялся за свою вторую «большую» книгу - «Старый режим и революция», закончить которую помешала смерть. Демократия в Америке Глава VIII. Что сдерживает тиранию большинства в Соединенных Штатах? Отсутствие административного централизации? Что сдерживает тиранию большинства в Соединенных Штатах? Отсутствие административной централизации? Большинство не может все делать само. Его суверенную волю в общинах и округах выполняют должностные лица. Ранее я выделил два вида централизации: правительственную и административную. В Америке существует только первая, вторая несвойственна этой стране. Если бы американская государственная власть имела в своем распоряжении оба вида правления и к своему праву всем командовать присоединила бы способность и привычку все исполнять самой; если бы, установив общие принципы правления, она стала вникать в детали его осуществления в жизни и, определив главные нужды страны, дошла бы до ограничения индивидуальных интересов, тогда свобода была бы вскоре изгнана из Нового Света. Но в Соединенных Штатах большинство, у которого часто вкусы и наклонности деспота, пока не владеет самыми совершенными средствами тирании. Американское правительство всегда занималось только небольшим количеством тех внутренних проблем своих республик, значимость которых привлекала его внимание. Оно никогда не пыталось вмешиваться во второстепенные дела своих штатов. У него даже и намерения такого не было. Большинство, став почти абсолютным, не увеличило функций центральной власти, оно лишь сделало ее всемогущей в пределах отведенной ей сферы деятельности. Деспотизм может быть крайне тяжелым, но он не может распространяться на всех. Как бы ни увлекали большинство в государстве собственные страсти, с каким бы пылом оно ни бросалось на реализацию своих собственных проектов, оно не сможет добиться того, чтобы везде одновременно и одинаковым образом все жители страны подчинились его желаниям. Издавая приказы, центральное правительство, отражающее его волю, вынуждено полагаться на исполнителей, которые часто от него не зависят и деятельность которых оно не может постоянно направлять. Муниципалитеты и администрация округов, как подводные камни, сдерживают и рассекают волну народной воли. Если закон носит притесняющий характер, свобода отыщет выход в самом исполнении закона, и большинство не сумеет вникнуть в детали и, осмелюсь сказать, в глупости административной тирании. Оно и не представляет себе, что может это сделать, так как у него нет целостного представления о размерах своей власти. Ему известны лишь его природные силы и неведомо, до какой степени умение может развить их. Следующая мысль заслуживает внимания: если когда-нибудь демократическая республика, подобная Соединенным Штатам, по явится в стране, где абсолютная власть уже установила, узаконила и сделала привычной административную централизацию, скажу откровенно, что в такой республике деспотизм будет гораздо невыносимее, чем в любой абсолютной монархии Европы. Только в Азии можно найти что-нибудь подобное. О законности в Соединенных Штатах и как она служит противовесом демократии Когда познакомишься с американским обществом, изучишь его законы, то видишь, что власть, данная здесь законоведам, их влияние на правительство служат сегодня самой мощной преградой нарушениям демократии. Это, на мой взгляд, является следствием какой-то общей причины, которую полезно рассмотреть, ибо она может снова появиться в каком-нибудь другом месте. В Соединенных Штатах практически нет такого политического вопроса, который бы рано или поздно не превращался в судебный вопрос. Вот откуда у политических партий появляется необходимость в своей повседневной полемике пользоваться и идеями, и языком, заимствованными у правоведов. Большинство государственных деятелей - это настоящие или бывшие правоведы, в свою работу они привносят свойственные им обычаи и образ мыслей. Существование суда присяжных приобщает к этому все классы. Юридическая терминология, становясь привычной, входит в разговорную речь. Дух законности, родившись в учебных заведениях и судах, постепенно выходит за эти пределы, проникает во все слои общества, до самых низших, и в итоге весь народ целиком усваивает привычки и вкусы судей. В Соединенных Штатах законоведы не представляют собой силы, внушающей страх, их едва замечают, у них нет собственного знамени, они легко приспосабливаются к требованиям времени, не сопротивляясь, подчиняются всем изменениям социальной структуры страны. А между тем они проникают во все слои общества, обволакивают его полностью, работают изнутри, воздействуют на него помимо его воли. И все кончается тем, что они лепят это общество в соответствии со своими намерениями. Суд присяжных в Соединенных Штатах как политическое учреждение Суд присяжных, который, казалось бы, ограничивает права судейских чиновников, на самом деле является основой их господства. Наибольшим могуществом судьи располагают в тех странах, где часть их прав принадлежит народу. Именно благодаря суду присяжных американскому судебному ведомству удается распространять то, что я называю духом законности, на самые широкие слои общества. Таким образом, суд присяжных, будучи наиболее верным средством осуществления власти народа, в то же время наилучшим образом учит народ пользоваться своей властью. Печатается по изд.: Токвиль Алексис де. Демократия в Америке. М., 1992. С, 204, 205, 209, 213.

Еще по теме Алексис де Токвиль:

1. И.Т. Беспалый. Государственное право Российской Федерации. Учебное пособие. Часть 1. Изд-во "Самарский университет". Самара,2004. 140 С., 2004

Книга французского государственного деятеля, историка и литератора Алексиса де Токвиля (1805–1859) представляет собой весьма сложный сплав путевых заметок, исследования, документа, философского эссе и публицистики. Автор всесторонне анализирует объективные условия существования, государственно-политическое устройство и духовную жизнь Соединенных Штатов Америки, превращавшихся буквально на глазах поколения Токвиля из «окраины цивилизации», из полулегендарного Нового Света в реальный фактор европейской и мировой политики. Работа часто цитируется, первая книга впервые опубликована в 1835 г., вторая – в 1840 г. Публикуется конспект только первой книги.

Алексис де Токвиль. Демократия в Америке – М.: Издательство «Весь Мир», 2000. – 560 с.

Скачать конспект (краткое содержание) в формате или

На период публикации заметки книга в бумаге не доступна.

Введение

Во время пребывания в Соединенных Штатах, сильнее всего я был поражен равенством условий существования людей. Равенство создает мнения, порождает определенные чувства, внушает обычаи, модифицируя все то, что не вызывается им непосредственно.

Франция семьсот лет тому назад была поделена между небольшим числом семейств, владевших землей и управлявших населением. Право властвовать в то время передавалось от поколения к поколению вместе с наследственным имуществом. По мере того как открываются новые пути, ведущие к власти, происхождение человека теряет свое значение. В XI веке знатность считалась бесценным даром. В XIII веке ее уже можно было купить.

Любые изобретения в области ремесел и любые усовершенствования в торговле и промышленности не могли одновременно не порождать новых факторов, способствовавших упрочению равенства людей. С тех пор как работа интеллекта превратилась в источник силы и богатства, все развитие науки, все новые знания, всякую новую идею можно рассматривать в качестве зародыша будущего могущества, вполне доступного для народа. Поэтическая одаренность, красноречие, цепкость памяти, светлый ум, огонь воображения, глубина мысли - все эти дары, розданные небесами наугад, приносили пользу демократии.

Благоразумно ли считать, что столь далеко зашедший социальный процесс может быть приостановлен усилиями одного поколения? Неужели кто-то полагает, что, уничтожив феодальную систему и победив королей, демократия отступит перед буржуазией и богачами? Остановится ли она теперь, когда она стала столь могучей, а ее противники столь слабы?

Царства свободы нельзя достичь без господства нравственности, так же как нельзя сделать нравственным общество, лишенное веры.

Я исследовал Америку не только для того, чтобы удовлетворить свое вполне законное любопытство, но и хотел извлечь из этого те полезные уроки, которые могли бы нам пригодиться во Франции.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава II. Происхождение англо-американцев и как оно сказалось на их будущем

Происхождение всегда накладывает отпечаток на народы. Обстоятельства, в которых рождаются нации и которые служат их становлению, оказывают воздействие на все их будущее развитие. Америка оказалась единственной страной, где стало возможным наблюдать естественное и спокойное развитие общества и где удалось точно определить то влияние, которое оказал начальный период его становления на будущее штатов.

Все новые европейские колонии если и не являли собой пример развитой демократии, то имели по крайней мере ее зачатки. У основной массы эмигрантов, покидавших свою родину, полностью отсутствовало чувство какого-либо превосходства над другими.

Поселенцам Новой Англии были свойственны порядок и высокая нравственность. Отнюдь не крайняя экономическая необходимость заставила их покинуть родину; они стремились добиться торжества некой идеи. Эмигранты, или, как они сами вполне заслуженно называли себя, пилигримы, принадлежали к той секте в Англии, которая за строгость своих нравственных принципов была названа пуританской. На родной земле пуритан преследовало правительство, их строгим нравам претила повседневная жизнь того общества, в котором они жили, и пуритане стали искать для себя такую дикую отдаленную землю, где можно было бы жить сообразно собственным принципам и свободно молиться Богу.

Население Новой Англии быстро увеличивалось, и в то время, когда сословная иерархия в метрополии все еще деспотически размежевывала людей, колония все больше и больше являла собой однородное во всех отношениях общество. Демократия, о какой античный мир не осмеливался даже мечтать, вырвалась из недр старого феодального общества во всем величии и во всеоружии.

Английские колонии - и это было одной из главных причин их процветания - всегда пользовались большей внутренней свободой и большей политической независимостью, нежели колонии других стран.

Богохульство, колдовство, прелюбодеяние, изнасилование карались смертью, равно как и оскорбление, нанесенное сыном своим родителям. Составляя данный свод уголовных законов, законодатели были озабочены прежде всего необходимостью поддержания нравственности и добропорядочности в обществе.

Общие принципы построения современных конституций, которые большинство европейцев XVII века понимало с трудом и которые лишь частично восторжествовали в тот период в Великобритании, были полностью признаны в Новой Англии и закреплены ее законами: участие народа в общественных делах, свободное голосование по вопросу о налогах, ответственность представителей власти перед народом, личная свобода и суд присяжных - все это было воспринято единодушно и реально введено в жизнь в Новой Англии.

Причины некоторых особенностей англо-американских законов и обычаев. Гражданское и уголовное законодательства американцев признают всего лишь две меры пресечения: тюремное заключение или внесение залога. Согласно процедуре, ответчику вначале предлагается внести залог, если же он отказывается это сделать, то подлежит тюремному заключению. После этого рассматриваются обоснованность и тяжесть выдвинутого обвинения. Совершенно очевидно, что подобное законодательство направлено прежде всего против бедняка и благоприятно для богача.

Бедняк далеко не всегда может найти необходимую для залога сумму, даже если речь идет о гражданском деле; кроме того, если он должен дожидаться судебного решения в тюрьме, то вынужденное бездействие вскоре в любом случае приведет его к нищете. Богачу же, напротив, в гражданских делах всегда удается избежать заключения. Более того, если он и совершил правонарушение, то легко может избежать грозящего ему наказания: после того как он представил залог, он без труда исчезает. Таким образом, можно утверждать, что для него все наказания, определяемые законом, сводятся всего лишь к простому денежному взысканию, то есть обычному штрафу. Ничто не несет на себе большей печати аристократического духа, нежели подобное законодательство!

Глава III. Общественный строй англо-американцев

В большинстве штатов, расположенных на юго-западе от Гудзона (на рис. 1 ниже Нью-Йорка), поселились богатые землевладельцы. Они принесли с собой аристократические принципы и вместе с ними - английские законы о наследовании. Землевладельцы представляли собой высшее сословие, которому были свойственны особые убеждения и пристрастия и которое становилось в центре политической жизни общества.

Федералисты в течение 10–12 лет находились у власти. В 1801 году республиканцы наконец взяли власть в свои руки. Президентом был избран Томас Джефферсон. Федералисты, поняв, что они побеждены, что их не поддерживают, что нация отвернулась от них, перестали существовать как партия. В настоящее время в Соединенных Штатах Америки нет крупных политических партий (напоминаю, что речь о 1830-х гг.; современные демократическая и республиканская партии набрали силу позже. – Прим. Багузина ).

Когда демократическая партия добилась преимущества, общество стало свидетелем того, как она завладела исключительным правом руководить государственными делами. И сегодня можно сказать, что в Соединенных Штатах классы богатых людей почти полностью находятся вне политических дел, и богатство не только не дает права на власть, но является реальной причиной немилости и препятствием на пути к власти.

Глава III. О свободе печати в Соединенных Штатах

Я не испытываю к свободе печати полной любви. Если бы кто-нибудь показал мне промежуточную позицию между полной независимостью мысли и полным ее порабощением, где я мог бы надеяться удержаться, я бы, возможно, там разместился; но кто откроет эту промежуточную позицию? Вы исходите из разнузданности печати и далее следуете определенному порядку. Что вы делаете? Прежде всего вы напускаете на писателей суд присяжных, но суд присяжных их оправдывает, и то, что было мнением только одного человека, становится мнением всей страны.

Тогда вы отдаете авторов в руки судейских чиновников; но судьи, прежде чем осудить, должны выслушать; и то, в чем было страшно признаться в книге, безнаказанно провозглашается в защитительной речи; то, о чем смутно было сказано в одном написанном тексте, теперь повторяется в тысяче других.

Цензура и всеобщее голосование противоречат друг другу. В Америке, как и во Франции, пресса является той необыкновенной силой, где странным образом перемешано хорошее и плохое, без которой свобода не сумела бы выжить и из-за которой порядок с трудом удерживается. Чтобы получить неоценимые блага, которые обеспечивает свобода печати, нужно уметь принять и то зло, которое рождается вместе с ней.

В Соединенных Штатах сила прессы незначительна. Количество периодических изданий превосходит все ожидания. Наиболее просвещенные американцы относят маловластие прессы за счет невероятного рассредоточения ее сил. Единственное средство нейтрализовать влияние газет – это увеличить их количество.

В Америке журналистский стиль - грубо, беззастенчиво, не подыскивая выражений, обрушится на свою жертву, оставив в стороне всякие принципы, давить на слабое место, ставя перед собой единственную цель - подловить человека, а далее преследовать его в личной жизни, обнажая его слабости и пороки. Должно сожалеть о подобных злоупотреблениях. Когда большое число печатных изданий начинает действовать в одном направлении, их влияние на долгое время становится преобладающим, и общественное мнение, обрабатываемое все время с одной стороны, в конце концов поддается их воздействию.

Глава IV. О политических объединениях в Соединенных Штатах

Всемогущество большинства мне представляется столь угрожающим для американских республик, что средство, используемое для ограничения его всевластия, я рассматриваю как благо. Политические объединения, способные пресекать деспотизм партий или произвол правителя, особенно необходимы в странах с демократическим режимом. Я не вижу другого средства, которое могло бы служить препятствием для тирании.

В этой столь опасной свободе заложены и положительные гарантии: в странах, где есть свобода ассоциаций, нет тайных обществ. В Америке, например, есть мятежники, но нет заговорщиков. В Америке члены объединения, составляющие меньшинство, прежде всего хотят знать, сколько их, ибо их первая цель - ослабить моральное воздействие большинства. Вторая цель, которую они ставят перед собой, - это выявить все возможности, которые могут быть использованы, чтобы оказать давление на большинство, так как их конечная цель, на осуществление которой они твердо надеются, - привлечь на свою сторону большинство и таким образом оказаться у власти.

В Европе средства, которыми пользуются политические организации, соответствуют той цели, которую они ставят перед собой. Основная цель этих организаций - действовать, а не рассуждать, бороться, а не убеждать. Естественно, в результате они пришли к такому типу организации, которая никак не похожа на гражданскую.

Глава V. О демократическом правительстве в Америке

В Европе многие верят или говорят, что верят, что одним из главных преимуществ всеобщего избирательного права является возможность привлечь к управлению государством людей, достойных доверия народа. В Америке я сделал поразившее меня открытие: как много достойных людей среди тех, кем управляют, и как мало их среди тех, кто управляет.

В Соединенных Штатах народные массы не испытывают никакой ненависти к высшим классам общества, но и особой благосклонности к ним они также не питают и старательно удерживают их от проникновения в правящие органы; не страх испытывают они перед талантливыми людьми, но они их плохо переносят. Все, что оказывается успешным без прямого участия в этом народа, с трудом обретает его поддержку.

В Соединенных Штатах государственные чиновники ничем не выделяются среди других граждан страны. Не могу себе представить никого, кто бы действовал так спокойно, был бы так для всех доступен, так внимателен к просьбам и так учтиво отвечал бы на ваши вопросы, как американские государственные чиновники. Никакие государственные службы в Соединенных Штатах не имеют специальной формы, но все государственные служащие получают жалованье.

Государственные налоги при демократическом правлении в Америке. Представьте себе, что только класс богатых будет заниматься составлением законов: вероятно, он будет мало озабочен экономией государственных средств. Поскольку налог, которым облагается большое состояние, изымает лишь излишек и поэтому он малочувствителен для представителей этого класса. Правительство средних классов, мне кажется, должно быть самым экономным. Если большая часть тех, кто принимает законы, не имеет собственности, которая облагается налогом, умело находят способ принять такой налог, которым бы облагались только богатые и который приносил бы выгоду бедным.

Демократическое правительство - это единственное правительство, где тот, кто принимает законы о налогах, может избежать их уплаты. Мне возразят, говоря: а кто, собственно, предполагал поручать составление законов бедным, без участия других? Кто? Те, кто ввел закон о всеобщем избирательном праве. А бедные всегда составляют большинство. Всеобщее избирательное право, таким образом, реально дает обществу правительство для бедных. Из всего этого следует, что, как правило, государственные расходы увеличиваются с развитием цивилизации, а налоги повышаются по мере распространения просвещения.

Демократическое правительство Америки нельзя назвать дешевым, как это порою утверждается. Более того, я предполагаю, что серьезные трудности однажды лягут на плечи народов Соединенных Штатов, налоги там достигнут того же уровня, что и в европейских странах. В аристократических правительствах государственными делами занимаются люди состоятельные, которых на государственный пост приводит лишь стремление к власти. В демократических правительствах государственные деятели - это бедные люди, и им только предстоит нажить свое состояние. Из этого следует, что в аристократических государствах правители практически недоступны для коррупции и весьма умеренно относятся к деньгам; совершенно обратное происходит в демократических странах. Если государственные деятели аристократического правительства иногда готовы подкупить других, то руководители демократического правительства сами оказываются подкупленными.

В Америке нет воинской повинности, в армию нанимают солдат за деньги. Обязательная служба в армии так противоречит идеям и так чужда привычкам американского народа, что я сомневаюсь, что в этой стране когда-нибудь осмелятся провести такой закон. Существование во Франции обязательного призыва на военную службу - это одна из самых тяжких повинностей. Но без этого как могла бы она вести длительную войну на континенте?

Эта слабая сторона демократических республик, особенно заметная в периоды кризисов, возможно, представляет собой самое большое препятствие на пути возникновения подобной республики в Европе. Дело в том, что для нормального существования демократической республики в одной из европейских стран нужно, чтобы она была установлена одновременно и во всех других.

О том, как американская демократия проводит внешнюю политику. Джордж Вашингтон писал: «Завязать торговые отношения с зарубежными народами и установить, как можно меньшие политические связи между ними и нами - таким должно быть правило нашей политики». Сущность истинной политики для нас состоит в том, чтобы не вступать в постоянный союз ни с одним зарубежным государством. Вашингтон обосновал тезис, согласно которому американцы заинтересованы никогда не принимать участия во внутренних распрях Европы. Джефферсон пошел дальше и ввел в политику Союза еще одно правило, гласившее: «Американцы никогда не должны просить у чужеземных наций преимущественных прав для себя, чтобы не быть обязанными предоставлять аналогичные права другим». Я считаю, что в области государственной внешней политики демократические правительства слабее в сравнении с другими.

Глава VI. Реальные преимущества демократической формы правления для американского общества

В целом можно сказать, что демократическое законотворчество несет больше блага человечеству, чем аристократическое. Однако это его единственное преимущество. Аристократия значительно более умело пользуется законодательством, чем демократия. Она хорошо владеет собой, ей незнакомы мимолетные увлечения, она тщательно вынашивает свои замыслы и умеет дождаться благоприятного случая для их воплощения. Она действует со знанием дела и умеет в определенный момент мастерски направить совокупную силу своих законов на единую цель. О демократии этого сказать нельзя: ее законы почти всегда несовершенны или несвоевременны. Следовательно, средства, используемые демократией, менее совершенны, чем те, которые использует аристократия, и она часто против своей воли действует себе во вред, но ее цели благородны.

Люди, ныне живущие в Соединенных Штатах, прибыли туда недавно, они не принесли с собой ни прежних обычаев, ни воспоминаний, они встречаются там впервые и плохо знают друг друга. Почему же каждый из них интересуется делами общины, округа и всего государства, как своими собственными? Только потому, что каждый из них по-своему принимает активное участие в управлении обществом. Понятие о правах позволило людям определить, что есть вседозволенность и произвол. Оно помогает им быть независимыми без высокомерия и подчиняться, не унижаясь. Когда из свободной страны приезжаешь в страну, лишенную свободы, то видишь необычайную картину: в первой стране все действует и движется, во второй - все спокойно и неподвижно.

Глава VII. О всевластии большинства в Соединенных Штатах и о его последствиях

Всесилие большинства в Америке усиливает непоследовательность в законодательстве и управлении, свойственную всем демократическим государствам. Поэтому в современной Америке законы живут недолго. За тридцать лет своего существования американские конституции претерпели не одно изменение. Нет ни одного штата, который бы не внес изменений в свой основной закон в течение этого периода.

Верховная власть в обществе всегда должна опираться на какие-либо определенные принципы, однако если при этом она не встречает на своем пути никаких препятствий, которые могли бы сдержать ее действия и дать ей возможность самой умерить свои порывы, то свобода подвергается серьезной опасности. Что мне больше всего не нравится в Америке, так это отнюдь не крайняя степень царящей там свободы, а отсутствие гарантий против произвола.

Мышление обладает невидимой и неуловимой силой, способной противостоять любой тирании. В наши дни монархи, располагающие самой неограниченной властью, не могут помешать распространению в своих государствах и даже при своих дворах некоторых враждебных им идей. В Америке же дело обстоит иначе: до тех пор, пока большинство не имеет единого мнения по какому-либо вопросу, он обсуждается. Но как только оно высказывает окончательное суждение, все замолкают и создается впечатление, что все, и сторонники, и противники, разделяют его.

У самых гордых народов старого мира публиковались книги, описывавшие пороки и смешные стороны современников. Лабрюйер писал свою главу о вельможах, живя во дворце Людовика XIV, Мольер критиковал двор и разыгрывал свои пьесы перед придворными. Но сила, которая господствует в Соединенных Штатах, вовсе не желает, чтобы ее выставляли на смех. Ее оскорбляет самый мягкий упрек, пугает правда с малейшим оттенком колкости. Именно поэтому в Америке до сих пор нет великих писателей. Гениальным литераторам необходима свобода духа, а в Америке ее не существует.

Всесилие большинства таит в себе самую большую опасность для американских республик. Президент Джеймс Мэдисон: «В республиках очень важно не только защищать общество от угнетения правителей, но также предохранять одну часть общества от несправедливости другой его части. Справедливость - вот цель, к которой должно стремиться любое правительство».

Глава VIII. Что сдерживает тиранию большинства в Соединенных Штатах

Сословие служителей закона - единственное аристократическое сословие, которое без усилий может влиться в демократию и соединиться с ней успешно и надолго. Республика может надеяться сохранить себя, если влияние, оказываемое законоведами, будет возрастать пропорционально утверждению власти народа. Аристократические черты сословия законоведов гораздо сильнее выражены в Соединенных Штатах и Англии, чем в какой-либо другой стране. И в Англии, и в Америке сохраняется законодательство, опирающееся на прецеденты.

Законы, которые сегодня существуют во Франции, часто трудны для понимания, но каждый может их прочитать, и, наоборот, нет ничего менее понятного и менее доступного для простого человека, чем законодательство, основанное на прецедентах. Потребность в служителях закона в Англии и в Соединенных Штатах, высокое мнение об их образованности все более отделяют их от народа, и в конце концов они образуют отдельный класс.

Суд присяжных в Соединенных Штатах как политическое учреждение. Суд присяжных был учрежден в малоразвитом обществе, где на его решение выносились лишь несложные вопросы, касающиеся голых фактов; привести его в соответствие с требованиями высокоразвитого общества - задача нелегкая, ибо общество выросло интеллектуально и духовно и взаимоотношения людей значительно усложнились. Однако оставим эту тему. Ибо рассмотрение суда присяжных только как судебного органа очень сузило бы его значение. Оказывая огромное влияние на ход судебного процесса, он еще большее влияние оказывает на судьбу самого общества. Таким образом суд присяжных - это прежде всего политический институт.

Суд присяжных в том виде, в каком он существует в Америке, представляет собой такое же прямое и крайнее следствие принципа народовластия, как и всеобщее избирательное право. И то и другое с одинаковой силой служит всевластию большинства. Суд присяжных представляет собой прежде всего политическое учреждение, его надо рассматривать как одну из форм суверенной власти народа. Для того чтобы управление обществом было устойчивым и единообразным, необходимо, чтобы изменение в списках избирателей влекли за собой изменения в списках присяжных. До тех пор, пока деятельность суда присяжных ограничена уголовными делами, он в опасности, но как только она распространяется на гражданские дела, ему не страшны ни время, ни усилия людей. Суд присяжных, и особенно суд присяжных по гражданским делам, отчасти прививает всем гражданам образ мыслей, свойственный образу мыслей судей, а ведь именно это наилучшим образом подготавливает людей к свободной жизни.

Глава IX. Об основных причинах, способствующих существованию демократической республики в Соединенных Штатах

Все причины, способствующие поддержанию демократической республики в Соединенных Штатах, можно свести к трем: особое положение, в которое американцы попали волей случая и Провидения; законы; обычаи и нравы. У Союза нет соседей. Америка - пустынная страна. Это обстоятельство является мощным фактором поддержания демократической республики. Что касается законов, то три основные причины способствуют поддержанию демократической республики в Новом Свете: федеральная структура, существование общинных учреждений, судебная власть.

Можно предположить, что некоторые американцы веруют в Бога более по привычке, чем по убеждению. Ведь в Соединенных Штатах глава государства - верующий и, следовательно, вера, даже если она лицемерна, обязательна для всех. Однако Америка остается той частью света, где христианская религия в наибольшей степени сохранила подлинную власть над душами людей. И эта страна, где религия оказывает в наши дни наибольшее влияние, является в то же время самой просвещенной и свободной. Невозможно убедительнее доказать, насколько религия полезна и естественна для человека. В тоже время, если закон позволяет американскому народу делать все, что ему заблагорассудится, то религия ставит заслон многим его замыслам и дерзаниям.

Статья конституции штата Нью-Йорк гласит: «Поскольку призванием священников является служение Богу и забота о наставлении души, их не следует отвлекать от выполнения этих важных обязанностей; в связи с этим ни один пастор или священник, к какой бы секте он ни принадлежал, не может быть назначен ни на какую государственную, общественную или военную должность».

До тех пор, пока религия черпает свою силу в чувствах, инстинктах и страстях, которые возрождаются без изменений во все исторические эпохи, она может не страшиться времени или по крайней мере ее может победить только новая религия. Но когда религия стремится найти опору в интересах этого мира, она становится почти такой же уязвимой, как и все земные силы. Будучи одна, она может надеяться на бессмертие. Если же она связана с недолговечной властью, она разделяет ее судьбу и зачастую гибнет вместе с преходящими страстями, на которые она опирается.

Союз с политическими силами слишком обременителен для религии. Она не нуждается в их помощи, чтобы выжить, а служба им может привести ее к гибели. Если бы американцы не позаботились об отделении религии от политики, какое место она смогла бы занять среди постоянно меняющихся мнений людей?

Европейские атеисты рассматривают верующих, скорее, как политических врагов, нежели как религиозных противников. Религия ненавистна им в значительно большей степени как мировоззрение партии, нежели как неправедная вера. Священника они отвергают скорее не как представителя Бога, а как сторонника власти. Христианство в Европе позволило втянуть себя в тесный союз с земными властителями. Сегодня, когда их власть рушится, христианство оказывается, как бы, погребенным под их обломками. Это живой организм, который оказался связанным с мертвецами, но стоит лишь разорвать путы, сдерживающие его, и он возродится.

Тому, кто хочет понять, в каком состоянии находится просвещение англо-американцев, следует рассмотреть этот вопрос с двух сторон. Если он будет интересоваться только учеными, то будет удивлен их малочисленностью; если же он станет искать невежественных людей, то американский народ покажется ему самым просвещенным на земле.

Природные условия не приводят к схожим результатам в Южной и Северной Америке. Следовательно, природные условия не так сильно влияют на судьбы народов, как полагают некоторые (см. ). Я вижу у других американских народов те же условия для процветания, что и у англо-американцев, за исключением их законов и их нравов, и эти народы прозябают. Следовательно, законы и нравы англо-американцев являются главной причиной их величия. Я убежден, что самое удачное географическое положение и самые хорошие законы не могут обеспечить существование конституции вопреки господствующим нравам, в то время как благодаря нравам можно извлечь пользу даже из самых неблагоприятных географических условий и самых скверных законов. Нравы имеют особое значение - вот тот неизменный вывод, к которому постоянно приводят исследования и опыт. Нравы и законы, созданные американцами, не являются единственно возможными в демократическом обществе, но американцы показали, что установление демократии с помощью законов и нравов - не безнадежное дело.

Значение вышесказанного для Европы. Нелегко привлечь народ к управлению, еще труднее позволить ему накопить опыт и воспитать у него те чувства, которых ему недостает, чтобы делать это хорошо. Слов нет, желания демократии изменчивы, ее представители грубы, законы несовершенны. Однако, если на самом деле вскоре не будет существовать никакой середины между господством демократии и игом одного человека, разве не должны мы всеми силами стремиться к первой, вместо того чтобы добровольно подчиняться второму? И если в конце концов мы придем к полному равенству, разве не лучше быть уравненными свободой, чем деспотизмом?

Глава X. Некоторые соображения по поводу современного состояния и возможного будущего трех рас, населяющих территорию Соединенных Штатов

С какой бы стороны мы ни рассматривали судьбу североамериканских аборигенов, мы повсюду увидим неразрешимые проблемы: если они ведут дикий образ жизни, белые, продвигаясь вперед, гонят их все дальше; если они хотят приобщиться к цивилизации, соприкосновение с людьми более высокого уровня культуры приводит их к угнетению и нищете. Ведут ли они кочевую жизнь в пустыне, переходят ли к оседлой жизни - все равно их ждет гибель.

Присутствие чернокожих в Соединенных Штатах способно породить там в будущем самые страшные беды. В древнем мире хозяин и раб принадлежали к одной расе. Их разделяла только свобода одного и несвобода другого. Получив свободу, рабы быстро смешивались с хозяевами. В современном обществе раб отличается от хозяина не только своей несвободой, но и своим происхождением. Негра можно освободить, но от этого он не перестанет быть совершенно чужим для европейца.

Сейчас в некоторых частях Соединенных Штатов начинают отменяться законы, разделяющие две расы. Однако нравы остаются неизменными. Рабство отступает, но предрассудки, которые оно породило, сохраняются. Разве в той части Союза, где негры стали свободными людьми, они сблизились с белыми? Нет сомнения, что любой человек, побывавший в Соединенных Штатах, заметил нечто противоположное.

В Америке так же, как и повсюду в мире, рабство зародилось на Юге. Оттуда оно постепенно распространялось по стране. Однако, чем дальше на Север, тем меньшим было количество рабов. Шло время. Американцы от берегов Атлантического океана с каждым днем проникали все дальше в западную глушь. И несмотря на такое разнообразие обстоятельств, всюду повторялось одно и то же: колонии, в которых не существовало рабства, становились населеннее и богаче, чем те, где оно существовало.

Влияние рабства проявляется и в другом: оно оставляет глубокий след в душах хозяев, придавая определенную направленность их мыслям и склонностям. Сегодня только на Севере есть корабли, промышленные предприятия, железные дороги и каналы. В 1830 году жители Соединенных Штатов обеих рас распределялись следующим образом: в штатах, где рабство отменено, белых было 6 565 434, а черных - 120 520; в штатах, где рабство существует, белых - 3 960 814, а черных - 2 208 102 человека.

Я не верю в то, что между белой и черной расами где-либо установится равенство. Вот что можно прочитать в «Воспоминаниях» Джефферсона: «Нет ничего, что было бы написано в книге судеб яснее, чем освобождение чернокожих. В то же время, когда обе расы будут свободными, они не смогут жить в одном государстве, так как природа, привычки и убеждения воздвигли между ними непреодолимые преграды».

Я вижу лишь два пути для живущего там белого населения: либо освободить негров и смешаться с ними, либо держать их на расстоянии и как можно дольше не отменять рабства. Жители Юга придерживаются такой же точки зрения, и этим объясняется их поведение. Поскольку они не хотят смешиваться с неграми, они не хотят освобождать их. Это не значит, что все южане считают, будто бы рабство обеспечивает богатство рабовладельцу. В этом отношении многие из них придерживаются той же точки зрения, что и северяне, и охотно соглашаются с тем, что рабство - это зло. Однако они думают, что для того, чтобы можно было жить, это зло должно быть сохранено.

Впрочем, какие бы усилия ни прикладывали южане для того, чтобы сохранить рабство, им это не удается. Теснящееся в одной точке земного шара, несправедливое с точки зрения христианства, пагубное с точки зрения экономической политики, рабство, сохраняющееся в окружении демократической свободы и современного просвещения, не может существовать долго. Оно падет под ударами рабов или по воле хозяев. И в том и в другом случае следует ожидать глубоких потрясений.

Угроза существованию американского Союза заключается не в многообразии убеждений или интересов, а в различии характеров и страстей американцев. Хотя почти все обитатели огромной территории Соединенных Штатов являются выходцами из одной страны, со временем из-за климата и в еще большей степени из-за рабства в характере англичан с Юга появились черты, сильно отличающие их от англичан с Севера.

Если мои впечатления верны, федеральное правительство Соединенных Штатов с каждым днем теряет власть. Все хотят, чтобы Союз существовал, но это существование должно быть призрачным. Союз должен быть сильным лишь в некоторых, определенных случаях и слабым во всех остальных. Считается, что в случае войны он сможет объединить силы и ресурсы страны, а в мирное время его власть почти не должна ощущаться. Однако трудно себе представить возможность такого чередования силы и слабости.

В настоящее время в мире существуют два великих народа, которые, несмотря на все свои различия, движутся, как представляется, к единой цели. Это русские и англо-американцы. Оба эти народа появились на сцене неожиданно. В Америке для достижения целей полагаются на личный интерес и дают полный простор силе и разуму человека. Что касается России, то можно сказать, что там вся сила общества сосредоточена в руках одного человека. В Америке в основе деятельности лежит свобода, в России - рабство. У них разные истоки и разные пути, но очень возможно, что Провидение втайне уготовило каждой из них стать хозяйкой половины мира.

Алексис-Шарль-Анри Клерель де Токвиль – французский политический деятель, мыслитель и историк 19-го века, более всего известный своим двухтомником "Демократия в Америке" и книгой "Старый режим и революция". В обоих трудах Токвиль анализировал улучшение жизненных стандартов и социальных условий, а также отношение к рынку и государству в западных обществах. "Демократия в Америке" была опубликована после путешествия Токвиля в Соединенные Штаты и считается сегодня одной из первых работ по социологии и политологии

Он активно участвовал во французской политике, и во время Июльской монархии, и во время Второй республики, но оставил политическую жизнь после переворота 2 декабря 1851 года, в результате которого президент Луи-Наполеон Бонапарт (Louis-Napoléon Bonaparte) стал императором, и посвятил свои последние годы работе над "Старым режимом" и другими трудами.

Токвиль утверждал, что значение Французской революции заключается в том, что она продолжила процесс модернизации и централизации французского государства, начатый еще при короле Людовике XIV (Louis XIV). Крах революции, по его мнению, проистекал из неопытности депутатов, которые были слишком преданы абстрактным идеалам Просвещения. Токвиль был классическим либералом, выступавшим за парламентскую форму правления, но скептически относившимся к крайностям демократии.

Токвиль принадлежал к римско-католической церкви. Он полагал, что религия вполне сочетается с равенством и торжеством индивидуализма, и считал, что ее позиции укрепятся, если отделить религию от политики.

Алексис де Токвиль, потомок старого нормандского аристократического рода, появился на свет 29 июля 1805 года. Его предки участвовали еще в битве при Гастингсе (Hastings) в 1066. Его монархисты-родители, граф и графиня де Токвиль, чудом избежали гильотины, благодаря падению Робеспьера (Maximilien de Robespierre) в 1794. Увы, многим их родственникам не так повезло. После жизни в изгнании в Англии они вернулись на родину в правление Наполеона, а при реставрации Бурбонов отец Алексиса стал пэром Франции и префектом.

Алексис был третьим, самым младшим ребенком в семье. Он учился в иезуитском лицее в Меце (Metz), окончил лицей в 1823 и получил степень в области юриспруденции. Работая судебным аудитором в Версальском трибунале, Токвиль познакомился с Гюставом де Бомоном (Gustave de Beaumont), вместе с которым совершил впоследствии путешествие за океан. Презирая Июльскую монархию, Токвиль начал свою политическую карьеру в 1830 году и с этого времени до 1851 года был депутатом от департамента Манш (Manche) в Нижней Нормандии (Lower Normandy). В парламенте он защищал аболиционистские взгляды и поддерживал свободную торговлю и колонизацию Алжира (Algeria). В 1842 Токвиль был избран советником в Манше и возглавлял генеральный совет департамента с 1849 по 1851 год. Кроме того, с 3 июня по 31 октября 1849 года он был министром иностранных дел Франции. После этого он завершил свою политическую карьеру, поскольку не доверял ни левому, ни правому крылу и искал повод покинуть Францию.

Давно страдавший от туберкулеза, Токвиль проиграл борьбу с болезнью и скончался 16 апреля 1859 года. Он похоронен на семейном кладбище в Нормандии.

Самый главный, самый известный его труд, "Демократия в Америке", которую называли как "лучшей книгой об Америке", так и "лучшей книгой о демократии", появился в результате путешествия Токвиля и Гюстава де Бомона по Соединенным Штатам. Молодые люди отправились за океан в 1831 году, якобы для изучения американской пенитенциарной системы, и действительно, в Штатах они посетили ряд исправительных учреждений, но помимо этого, Токвиль много путешествовал по Америке и записывал свои наблюдения и размышления об устройстве американского государства. Он вернулся во Францию почти через два года и опубликовал доклад об исправительной системе, но настоящим результатом его путешествия была "Демокартия в Америке", первый том которой вышел в 1835 году, а второй – в 1840. Помимо Соединенных Штатов, Токвиль посещал и изучал жизнь и устройство Англии, Ирландии и Алжира.