Категория: ‘Художественные произведения’. Андерсен ганс христиан Майю лассила за спичками краткое содержание
Пятница, Октябрь 23, 2009
Отличный небольшой рассказ с ожидаемым, но при этом неожиданным концом.
Вам может показаться, что одалживание спички на улице является простой вещью. Но любой человек, который хоть когда-либо попытался совершить это, заверит Вас, что это не так, и он будет готов поклясться в подлинности моего опыта в тот вечер.
Я стоял на углу улицы с сигарой, которую я хотел зажечь. У меня не было спички. Я подождал до тех пор, пока по улице не прошёл приличный, заурядно выглядящий мужчина. Тогда я сказал:
“Извините меня, сэр, но не могли бы Вы сделать мне одолжение, ссудив меня спичкой?”
“Спичкой? - сказал он. - Почему нет, конечно же”. Затем он расстегнул пуговицы своего пальто и засунул руку в карман своего жилета. “Я знаю, что у меня есть одна, - продолжил он. - Я почти готов поклясться, что она в нижнем кармане - или, не уходите, хотя, я догадался, она может быть в верхнем - только подождите, пока я поставлю эти пакеты на тротуар”.
“О, не беспокойтесь, - произнёс я, - это действительно не имеет значения”.
“Да никакого беспокойства, она у меня будет через минуту; я знаю, что где-то здесь у меня должна быть одна, - он рылся своими пальцами в кармане, когда это высказывал, - но, Вы понимаете, это не тот жилет, который я большей частью…”
Я увидел, что этот человек всё больше возбуждается по этому поводу. “Ну, ничего страшного, - запротестовал я, - если это не тот жилет, который Вы носите по большей части - с чего бы, это не важно”.
“Не уходите, сейчас, не уходите! - воззвал мужчина. - У меня где-то здесь одна из этих проклятых штук. Полагаю, что она может быть внутри моих часов. Нет, здесь её тоже нет. Подождите, пока я проверю своё пальто. Если бы этот проклятый портной был настолько сообразителен, чтобы сшить карман таким образом, чтобы до него можно было добраться!”
Он стал уже довольно сильно возбуждённым. Он отбросил свою тросточку и рылся в своих карманах вставной челюстью. “Это всё мой проклятый мальчишка, - шипел он, - всё из-за его дурачеств по моим карманам. Богом клянусь! Надеюсь, что не очень сильно отлуплю его, когда вернусь домой. Скажу, готов держать пари, что она в моём заднем кармане брюк. Вы только на секундочку подержите полы моего пальто, пока я…”
“Нет-нет, - снова запротестовал я, - пожалуйста, не принимайте на себя все эти хлопоты, это действительно совершенно не важно. Я уверен, что Вам не следует снимать с себя пальто, и, о, я Вас умоляю, не выбрасывайте свои письма и вещи из своих карманов на снег и не раздирайте свои карманы донизу подобным образом! Пожалуйста, пожалуйста, не растаптывайте Ваше пальто и не давите ногами коробки. Мне действительно неприятно слышать, как Вы поносите Вашего маленького мальчика с этим особенным подскуливанием в Вашем голосе. Не рвите - пожалуйста, не рвите так яростно на себе одежду”.
Внезапно мужчина издал рёв экзальтации, и вскинул свою руку вверх из-за внутренней подкладки своего пальто.
“Я её нашёл, - прокричал он. - Вот она!” Затем он поднёс её к свету.
Это оказалось зубочисткой.
Повинуясь мгновенному импульсу, я толкнул его под колёса троллейбуса и убежал.
Страница 0 из 0
A- A+
Морозило, шёл снег, на улице становилось всё темнее и темнее. Это было как раз в вечер под Новый Год. В этот-то холод и тьму по улицам пробиралась бедная девочка с непокрытою головой и босая. Она, правда, вышла из дома в туфлях, но куда они годились! Огромные-преогромные! Последней их носила мать девочки, и они слетели у малютки с ног, когда она перебегала через улицу, испугавшись двух мчавшихся мимо карет. Одной туфли она так и не нашла, другую же подхватил какой-то мальчишка и убежал с ней, говоря, что из неё выйдет отличная колыбель для его детей, когда они у него будут.
И вот, девочка побрела дальше босая; ножонки её совсем покраснели и посинели от холода. В стареньком передничке у неё лежало несколько пачек серных спичек; одну пачку она держала в руке. За целый день никто не купил у неё ни спички; она не выручила ни гроша. Голодная, иззябшая, шла она всё дальше, дальше… Жалко было и взглянуть на бедняжку! Снежные хлопья падали на её прекрасные, вьющиеся, белокурые волосы, но она и не думала об этой красоте. Во всех окнах светились огоньки, по улицам пахло жареными гусями; сегодня, ведь, был канун Нового года — вот об этом она думала.
Наконец, она уселась в уголке, за выступом одного дома, съёжилась и поджала под себя ножки, чтобы хоть немножко согреться. Но нет, стало ещё холоднее, а домой она вернуться не смела: она, ведь, не продала ни одной спички, не выручила ни гроша — отец прибьёт её! Да и не теплее у них дома! Только что крыша-то над головой, а то ветер так и гуляет по всему жилью, несмотря на то, что все щели и дыры тщательно заткнуты соломой и тряпками. Ручонки её совсем окоченели. Ах! одна крошечная спичка могла бы согреть её! Если бы только она смела взять из пачки хоть одну, чиркнуть ею о стену и погреть пальчики! Наконец, она вытащила одну. Чирк! Как она зашипела и загорелась! Пламя было такое тёплое, ясное, и когда девочка прикрыла его от ветра горсточкой, ей показалось, что перед нею горит свечка. Странная это была свечка: девочке чудилось, будто она сидит перед большою железною печкой с блестящими медными ножками и дверцами. Как славно пылал в ней огонь, как тепло стало малютке! Она вытянула было и ножки, но… огонь погас. Печка исчезла, в руках девочки остался лишь обгорелый конец спички.
Вот она чиркнула другою; спичка загорелась, пламя её упало прямо на стену, и стена стала вдруг прозрачною, как кисейная. Девочка увидела всю комнату, накрытый белоснежною скатертью и уставленный дорогим фарфором стол, а на нём жареного гуся, начинённого черносливом и яблоками. Что за запах шёл от него! Лучше же всего было то, что гусь вдруг спрыгнул со стола и, как был с вилкою и ножом в спине, так и побежал вперевалку прямо к девочке. Тут спичка погасла, и перед девочкой опять стояла одна толстая, холодная стена.
Она зажгла ещё спичку и очутилась под великолепнейшею ёлкой, куда больше и наряднее, чем та, которую девочка видела в сочельник, заглянув в окошко дома одного богатого купца. Ёлка горела тысячами огоньков, а из зелени ветвей выглядывали на девочку пёстрые картинки, какие она видывала раньше в окнах магазинов. Малютка протянула к ёлке обе ручонки, но спичка потухла, огоньки стали подыматься всё выше и выше, и превратились в ясные звёздочки; одна из них вдруг покатилась по небу, оставляя за собою длинный огненный след.
— Вот, кто-то умирает! — сказала малютка.
Покойная бабушка, единственное любившее её существо в мире, говорила ей: «Падает звёздочка — чья-нибудь душа идёт к Богу».
Девочка чиркнула об стену новою спичкой; яркий свет озарил пространство, и перед малюткой стояла вся окружённая сиянием, такая ясная, блестящая, и в то же время такая кроткая и ласковая, её бабушка.
— Бабушка! — вскричала малютка: — Возьми меня с собой! Я знаю, что ты уйдёшь, как только погаснет спичка, уйдёшь, как тёплая печка, чудесный жареный гусь и большая, славная ёлка!
И она поспешно чиркнула всем остатком спичек, которые были у неё в руках, — так ей хотелось удержать бабушку. И спички вспыхнули таким ярким пламенем, что стало светлее чем днём. Никогда ещё бабушка не была такою красивою, такою величественною! Она взяла девочку на руки, и они полетели вместе, в сиянии и в блеске, высоко-высоко, туда, где нет ни холода, ни голода, ни страха — к Богу!
В холодный утренний час, в углу за домом, по-прежнему сидела девочка с розовыми щёчками и улыбкой на устах, но мёртвая. Она замёрзла в последний вечер старого года; новогоднее солнце осветило маленький труп. Девочка сидела со спичками; одна пачка почти совсем обгорела.
— Она хотела погреться, бедняжка! — говорили люди.
Но никто и не знал, что́ она видела, в каком блеске вознеслась, вместе с бабушкой, к новогодним радостям на небо!
Майю Лассила. За спичками
ГЛАВА ПЕРВАЯ
А что, черная корова отелилась у Ватанена? - сказала Анна-Лийса, жена Антти Ихалайнена, проживающего в деревне Кутсу, что в Липери.
Она сказала это как бы про себя, сажая хлебы в печку. Эта мысль промелькнула у нее в голове просто так, неожиданно.
Говорят, уже отелилась, - ответила Миина Сормунен, которая случайно зашла в гости и теперь, шумно прихлебывая, пила кофе. Потом, подумав, что Анна-Лийса ведет речь, быть может, о корове Антти Ватанена, переспросила:
Ты что, о корове Юсси Ватанена?
Да, - ответила Анна-Лийса. Тогда Миина снова подтвердила:
Говорят, уже отелилась.
Ах, вот как…
Некоторое время Анна-Лийса возилась со своими хлебами, потом опять спросила:
Телку или бычка она принесла?
Корова Юсси Ватанена? - Да…
Говорят, телку принесла, - сказала Миина.
Телку, значит… А что, Юсси оставил ее или зарезал? - продолжала расспрашивать Анна-Лийса.
Прихлебывая кофе, Миина сказала:
Кажется, он ее зарезал.
У этого Юсси и без того большое стадо. На что ему еще их оставлять?
Воцарилось долгое молчание. Сам хозяин Антти Иха-лайнен с трубкой в зубах лежал брюхом на скамейке. Глаза его были полузакрыты, и трубка едва не падала изо рта.
Однако он слышал разговор и даже сквозь сон понял, о чем шла речь. Конечно, он не все осознал с достаточной ясностью, но кое в чем он все-таки разобрался. И даже пробормотал сквозь сон:
Хватает скота у Юсси. Сколько же теперь у него дойных коров?
А-а, проснулся, - сказала Анна-Лийса. Миина Сормунен стала подсчитывать коров:
Пожалуй, пятнадцать у него будет вместе с той черной коровой, что куплена у Воутилайнена.
Ах, пятнадцать, - пробурчал Антти и снова погрузился в сладкий сон. И трубка его, покачиваясь, казалось, вот-вот упадет.
Миина повторила:
Пятнадцать дойных коров у Юсси.
Ну и молока в его доме! - с удивлением произнесла Анна-Лийса и через мгновение добавила: - Не помешало бы и хозяйку в таком доме иметь…
Откусив кусочек сахару, Миина в свою очередь сказала:
Еще погодите, женится этот Юсси. Уже скоро год со дня смерти его Ловиисы.
Да уж пора ему и жениться, - согласилась Анна-Лийса. И немного повозившись с хлебами, она, поразмыслив, спросила:
Сколько же лет этой самой дочери Пекка Хювяри-нена?
Хювяринена из Луоса? - осторожно спросила Миина.
Да, из Луоса…
Да не будет ли ей… Позволь, так ведь она в одних годах с Идой Олккола! - воскликнула Миина.
Ах, вот оно что… Ну, тогда пора ей уйти от родителей. У них и без нее хватает работников… Уж не о ней ли подумывает Юсси Ватанен?
Об этой, что ли, дочке Хювяринена? - снова сквозь сон пробурчал Антти.
Говорят, будто он ее имеет в виду, - ответила Миина. - Да только выйдет ли из этого толк?
Тут Анна-Лийса, вступившись за дочку Хювяринена, сказала:
Для Юсси она была бы подходящей женкой. Ведь и сам Юсси уже далеко не молоденький.
И тут, желая уточнить возраст Юсси, она спросила: - А сколько же лет этому Юсси?
Миина стала подсчитывать:
Да вот старику Воутилайнену со сретенья пошел шестой десяток. Не в тех ли годах и наш Юсси?
Он именно в его годах. Теперь я это припоминаю, - подтвердила Анна-Лийса. И тут, вступив на путь воспоминаний, она пустила в ход весь запас своих сведений.
Сначала-то он, говорят, собирался жениться на Кайсе Кархутар, ну а потом в конце концов окрутился со своей покойной Ловиисой.
Этот Юсси Ватанен?
Да… Сначала-таки он подумывал о Кархутар.
Ах, вон как! - удивилась Миина. Анна-Лийса пояснила:
Кархутар, понимаешь, потом вышла замуж за Макконена. И с ним уехала в город Йоки…Да нетам ли она и сейчас живет со своим мужем?.. Ну, эта Кархутар всегда мечтала о городской жизни… Да только вряд ли ей там лучше живется, чем в каком-либо другом месте…
Уж, конечно, ей там не лучше, - согласилась Миина. - Вот, говорят, семья Хакулинена в полнейшей нищете там живет.
Я тогда еще говорила Кархутар, чтоб она шла за Юсси Ватанена. В его доме не пришлось бы ей без хлеба сидеть. К тому же и сам Юсси вполне еще приятный мужчина.
Мужчина он крепкого сложения, - подтвердила Миина. - Правда, нос у него похож на картофелину. Вот именно за это над ним иной раз и подсмеиваются.
Ну, у дочки Хювяринена нос тоже не отличается особой красотой. К тому же она рыжая. И нечего ей гнушаться этим Юсси. Вот взяла бы и вышла за него.
И тут, окончательно взяв под свою защиту Юсси Ватанена, Анна-Лийса добавила:
Ну, а что касается носа, так и этим своим носом Юсси всегда отлично обходился и умел-таки высморкаться, когда это требовалось.
Закрыв печную трубу, Анна-Лийса прибавила:
А что толку, что у мужчины нос красивый, если у него за душой больше и нет ничего мужского, кроме штанов.
Миина Сормунен была того же мнения. Сославшись на нос мужа Айны-Лийсы, она сказала:
Вполне можно высморкаться, имея и такой нос. Ничем не лучше нос и у твоего Ихалайнена.
У них одинаковые носы. И мой Ихалайнен тоже отлично обходился с ним. И мы с мужем неплохо жили, и никогда в еде у нас недостатка не было!
Снова наступило молчание, потому что Миина пила вторую чашку кофе, а Анна-Лийса возилась со своими хлебами.
Однако, управившись с этим, Анна-Лийса вернулась к интересной для нее теме:
Мой Ихалайнен и Юсси Ватанен с детских лет были вместе. И даже они пить бросили в одно время… После этого, как с пьяных глаз поколотили этого дурака Нийранена… Пришлось им тогда четыре коровы отдать за его сломанные ребра… Они четыре ребра ему повредили… Этот мой Ихалайнен и Ватанен.
И что же, с тех пор они не пьют? Ведь больше двадцати лет прошло с того времени? - с удивлением спросила Миина.
Нет, они даже маковой росинки в рот не берут, хотя у Ватанена и сохранилось полбутылки вина с того времени. Ну, а мой Ихалайнен с тех пор не употребляет ничего, похожего на вино. Он даже воды остерегается. Разве только иной раз в баню сходит - промыть водой свои глаза.
Да что ты?
Помолчав, Анна-Лийса стала не без сочувствия толковать о своем муже:
О том, что они побили Нийранена, быть может, и не было бы лишних разговоров, да только, видишь ли, сам этот Нийранен поднял шумиху - придрался к мужикам по такому пустому делу, как его сломанные ребра. И даже хотел судиться. И тогда мужики сказали, что они дадут ему по корове за каждое его ребро, которое сломалось там у них в драке, если, конечно, он не поднимет судебного дела из-за таких пустяков. И вот с тех пор они особенно подружились - мой Ихалайнен и Юсси Ватанен. Как две капли воды они похожи друг на друга, хотя мой Ихалайнен на полгода моложе Ватанена.
Ганс Христиан Андерсен
Девочка со спичками
Как холодно было в этот вечер! Шел снег, и сумерки сгущались. А вечер был последний в году - канун Нового года. В эту холодную и темную пору по улицам брела маленькая нищая девочка с непокрытой головой и босая. Правда, из дому она вышла обутая, но много ли было проку в огромных старых туфлях? Туфли эти прежде носила ее мать - вот какие они были большие,- и девочка потеряла их сегодня, когда бросилась бежать через дорогу, испугавшись двух карет, которые мчались во весь опор. Одной туфли она так и не нашла, другую утащил какой-то мальчишка, заявив, что из нее выйдет отличная люлька для его будущих ребят.
Вот девочка и брела теперь босиком, и ножки ее покраснели и посинели от холода. В кармане ее старенького передника лежало несколько пачек серных спичек, и одну пачку она держала в руке. За весь этот день она не продала ни одной спички, и ей не подали ни гроша. Она брела голодная и продрогшая и так измучилась, бедняжка!
Снежинки садились на ее длинные белокурые локоны, красиво рассыпавшиеся по плечам, но она, право же, и не подозревала о том, что они красивы. Изо всех окон лился свет, на улице вкусно пахло жареным гусем - ведь был канун Нового года. Вот о чем она думала!
Наконец девочка нашла уголок за выступом дома. Тут она села и съежилась, поджав под себя ножки. Но ей стало еще холоднее, а вернуться домой она не смела: ей ведь не удалось продать ни одной спички, она не выручила ни гроша, а она знала, что за это отец прибьет ее; к тому же, думала она, дома тоже холодно; они живут на чердаке, где гуляет ветер, хотя самые большие щели в стенах и заткнуты соломой и тряпками.
Ручонки ее совсем закоченели. Ах, как бы их согрел огонек маленькой спички! Если бы только она посмела вытащить спичку, чиркнуть ею о стену и погреть пальцы! Девочка робко вытянула одну спичку и... чирк! Как спичка вспыхнула, как ярко она загорелась! Девочка прикрыла ее рукой, и спичка стала гореть ровным светлым пламенем, точно крохотная свечечка.
Удивительная свечка! Девочке почудилось, будто она сидит перед большой железной печью с блестящими медными шариками и заслонками. Как славно пылает в ней огонь, каким теплом от него веет! Но что это? Девочка протянула ноги к огню, чтобы погреть их, - и вдруг... пламя погасло, печка исчезла, а в руке у девочки осталась обгорелая спичка.
Она чиркнула еще одной спичкой, спичка загорелась, засветилась, и когда ее отблеск упал на стену, стена стала прозрачной, как кисея. Девочка увидела перед собой комнату, а в пей стол, покрытый белоснежной скатертью и уставленный дорогим фарфором; на столе, распространяя чудесный аромат, стояло блюдо с жареным гусем, начиненным черносливом и яблоками! И всего чудеснее было то, что гусь вдруг спрыгнул со стола и, как был, с вилкой и ножом в спине, вперевалку заковылял по полу. Он шел прямо к бедной девочке, но... спичка погасла, и перед бедняжкой снова встала непроницаемая, холодная, сырая стена.
Девочка зажгла еще одну спичку. Теперь она сидела перед роскошной рождественской елкой. Эта елка была гораздо выше и наряднее той, которую девочка увидела в сочельник, подойдя к дому одного богатого купца и заглянув в окно. Тысячи свечей горели на ее зеленых ветках, а разноцветные картинки, какими украшают витрины магазинов, смотрели на девочку. Малютка протянула к ним руки, но... спичка погасла. Огоньки стали уходить все выше и выше и вскоре превратились в ясные звездочки. Одна из них покатилась по небу, оставив за собой длинный огненный след.
"Кто-то умер", - подумала девочка, потому что ее недавно умершая старая бабушка, которая одна во всем мире любила ее, не раз говорила ей: "Когда падет звездочка, чья-то душа отлетает к богу".
Девочка снова чиркнула о стену спичкой и, когда все вокруг осветилось, увидела в этом сиянии свою старенькую бабушку, такую тихую и просветленную, такую добрую и ласковую.
Бабушка, - воскликнула девочка, - возьми, возьми меня к себе! Я знаю, что ты уйдешь, когда погаснет спичка, исчезнешь, как теплая печка, как вкусный жареный гусь и чудесная большая елка!
И она торопливо чиркнула всеми спичками, оставшимися в пачке, - вот как ей хотелось удержать бабушку! И спички вспыхнули так ослепительно, что стало светлее, чем днем. Бабушка при жизни никогда не была такой красивой, такой величавой. Она взяла девочку на руки, и, озаренные светом и радостью, обе они вознеслись высоко-высоко - туда, где нет ни голода, ни холода, ни страха, они вознеслись к богу.
Морозным утром за выступом дома нашли девочку: на щечках ее играл румянец, на губах - улыбка, но она была мертва; она замерзла в последний вечер старого года. Новогоднее солнце осветило мертвое тельце девочки со спичками; она сожгла почти целую пачку.
Девочка хотела погреться, - говорили люди. И никто не знал, какие чудеса она видела, среди какой красоты они вместе с бабушкой встретили Новогоднее Счастье.