Удивительный дом в пустыне. Пустынные дома

Увидеть идущий по пустыне караван верблюдов – знак, предвещающий помощь в самый последний момент, когда вы окажетесь, считай, на волосок от краха. Брести во сне по пустыне из последних сил, изнемогая от жары и жажды, – вас одолеет сомнение, которому нет никакого основания. Встретить в пустыне белого полярного медведя – к недоразумению на работе, сумятице в чувствах и полной неразберихе в семейных делах. Оказаться в пустыне ночью и страдать от холода и голода – наяву ваша репутация подвергнется серьезному испытанию. Набрести в пустыне на оазис означает, что наяву поступите совершенно непредсказуемо.

Сонник - Пустыня

Увидеть во сне перед собой пустыню до горизонта, ничем не оживленную, - после долгого ожидания расстаться с надеждой на что-то, что было особенно дорого.

Бродить по пустыне - к сомнениям и неудачам в делах.

Встретить странника - к бедности, голоду.

Почувствовать во сне свое одиночество в пустыне - узнать об угрозе своей репутации наяву (если сон снится юной девушке).

«Едем к Сиду, завтра мы едем к Сиду» - засыпаешь с этой мыслью и предвкушаешь, что и проснешься с нею тоже, и уже будет то самое завтра, и в нем – мы. И так и происходит, и поначалу Сид – это выезд из города и мороженое в специальном пенопластовом ящике, каждому по три порции. Первая – мы в машине, ждем маму. Она проверяет, не забыли ли запереть входную дверь. Потом машина трогается, проплывают наши окна. Они светятся, но это – солнце, нас же дома нет. Вторая – разрушенная крепость на берегу моря. Я забираюсь на башню и смотрю далеко. Небо сияет, солнце отражается от моря тысячами сверкающих лезвий; я стараюсь не жмуриться; вдоль горизонта, под нависшим небом, движется острый белый парус. На пальцы капает прохладная красная капля, потом другая - мороженое тает. Третья порция – скоро приедем, солнце уходит в песок. Сид – это дюны справа и слева от шоссе, а за ними – гряды холмов, похожих на зачерствевшие хлебные горбушки. Сид – это неожиданный здесь лоскут ярко-зеленой травы, пахнет застоялой водой, чуть дальше виден остов грузовика, в бывшем двигателе копошатся муравьи. Чем старше я становлюсь, тем ближе слово «Сид» к человеку, который, завидев нашу выезжающую из-за поворота машину, приподнимается с продавленного соломенного кресла под акацией и машет нам рукой.

Мы выходим из машины, хлопают дверцы. Я пытаюсь сделать вдох, но не чувствую, как воздух проникает в легкие. Живые существа в такой ситуации погибают, но с нами этого не происходит. Горячий воздух просто заполняет нас; и мы бы взлетели, как воздушные шары, но вокруг – так же горячо, поэтому мы остаемся на земле и направляемся к дому. Сид кричит нам: «С приездом!»

Дорога упирается в дом Сида, касается его палисадника языками растрескавшегося асфальта. Пустыня всюду, мы – в ней, но дорогу обступают холмы, и этого не видно. Чтобы понять, где мы, нужно обойти дом или - зайти в него и выглянуть в противоположное входу окно. И тогда видишь другой горизонт, не сверкающий, а поглощающий свет в той линии, которая отделяет небо от того, что к нему подступает. Оттуда дует ветер, несет в дом пыль – она сыплется из трещин в гипсовых стенах, лежит на полу – белесая и прозрачная. На двери ванной прежние владельцы дома – кажется, какая-то разорившаяся геологическая контора - даже укрепили табличку: «Перед входом в душ вытряхните из головы песок». Я машинально провожу по волосам ладонью и слышу звук сотен песчинок, опускающихся на пол. Папа говорит, что однажды сидово жилище доверху заполнится песком, а зимой пойдет сильный дождь, и гипсовый дом растает в нем, как кубик пожелтевшего рафинада. Сид зовет нас пить лимонад.

Рано утром мы идем за дом, смотреть, что ветер принес за ночь. Солнце только что взошло, и пространство перед нами расчерчено серо-синими тенями – от дома, от холмов, от облаков, скользящих по еще не отделившемуся от земли, светлеющему изнутри небу, от нас. Я оборачиваюсь и смотрю на дом. С этой стороны он и правда занесен песком почти до окон. Мы идем вдоль фасада и смотрим под ноги, ищем «улов» - то, что осталось лежать, когда ветер отступил к горизонту. Мы находим засохшее растение – ветками к дому. В другие утра Сид находил проржавевшие консервные банки, лопнувшие гелиевые шарики, отшлифованные песком зубы мелких животных, квадратное зеркальце, мятую почтовую открытку с башней у горной реки, камешки с отпечатавшимися в них тельцами моллюсков, фотографию мальчика на деревянной лошади, оружейные гильзы, истершиеся монеты, клочья шерсти. Однажды он обнаружил скелет средних размеров птицы – со сложенными крыльями и аккуратно лежавшей между ними головой, «компактный». Он был похож на часы в стеклянном корпусе, внутри которого виден весь их механизм. Сид вошел в дом, держа его в ладонях, и увидел, что в комнате металась птица – невзрачная, рябая, с изогнутым клювом. Через несколько секунд она вылетела в окно, обращенное к дороге, с подветренной стороны. Сид стоял в комнате со скелетом в руках, а потом размахнулся и выбросил его в противоположное окно – для симметрии. Скелет валялся там несколько дней, а потом куда-то делся. С тех пор Сид ничего найденного за домом не хранил, все возвращал в песок. «Пустотой дом – точка равновесия», – так он говорил. В другой раз на образовавшемся к утру бархане за домом он обнаружил живую птицу – раненую со сломанным крылом. Он принес ее в дом и поселил в картонной коробке. Рана постепенно затянулась; птица прожила у него несколько лет. Утром он сажал ее на подоконник, всегда на то окно, которое выходило в палисадник и на дорогу. Она проводила там долгие часы, шевелилась неохотно. Когда мы навещали Сида, подъезжали к его дому, я замечал над оконной рамой ее осторожный профиль, черный распахнутый глаз. Птица тоже стала «Сид». Когда она умерла, ее тело, которое Сид обнаружил утром в картонной коробке, было ссохшимся, тусклым - почти скелетом. Эту птицу Сид закопал в палисаднике, под акацией.

В одно из утр из пустыни вышел Джозеф. Так получилось, что я заметил его первым. Сид дал мне свой бинокль, и я как раз его настраивал. В бинокле тоже был песок, и все, что я видел – барханы, дюны, гряды холмов справа и слева от меня - находилось под песчаным ливнем и не имело четких очертаний. Вдруг, прямо передо мной показалась расплывчатая желтая точка. Я попытался разглядеть ее без бинокля, но видел лишь песчинку, более яркую, чем остальные. Я не мог определить, на каком расстоянии от меня она находилась. Наконец, мне удалось настроить бинокль. Песчаный ливень за линзами не иссякал, но я увидел, что из пустыни к нам приближается человек. Мы встречали его за домом. Человек становился все больше и больше. Он был босиком, в брезентовых походных штанах, изорвавшихся на коленях и, почему-то в желтой рубашке с какими-то мишками, паровозиками, звездочками, цветочками. Я смотрел на них, не отрываясь. Джозеф медленно приближался, я увидел спутанные выгоревшие волосы, красную кожу, черные, растрескавшиеся губы и слюдяные, неподвижные глаза. Мы устроили его в доме, под вентилятором, поили водой. Через два дня Джозеф улыбался, сообщил нам, как его зовут, сказал, что скоро – зима, и так оно и было, но больше мы про него ничего не выяснили. Правда, выяснять было некому, потому что мы вскоре вернулись домой, а Сид, похоже, ничего разузнавать не пытался.

Когда мы собрались в пустыню в следующий раз, была зима. Я вел машину, родители сидели на заднем сиденье. По дороге я купил им мороженое. Когда, ближе к вечеру, из-за поворота, наконец, показался знакомый дом, Джозеф приподнялся с соломенного кресла под акацией и махнул нам рукой. Он угостил нас лимонадом и рассказал, что Сид уехал – вскоре после нас: однажды утром Джозеф проснулся, а Сида нигде не было, и вещей его не было. Впрочем, вещей у него не было во всех смыслах этого слова. Мы сидели под акацией, из дома вышла серая собака на трех лапах, заковыляла к нам, тяжело улеглась у соломенного кресла, положила морду Джозефу на ботинок. Я зашел в дом и подошел к противоположному окну; песок пересыпался через подоконник.

***
Мы возвращаемся затемно. Мама ищет в сумке ключ, никак не находит, даже вываливает ее содержимое на ступеньки – ключа нет. « Наверное, в пустыне остался» - говорит папа. «Ничего он не остался!», - я вынимаю ключ из кармана куртки и протягиваю маме. Похолодало, но ключ – теплый на ощупь.

_____
Тема:
«Рубашечка в желтеньких цветочках и четыре огурца» от

Как известно, народов Африки весьма разнообразны по форме, планировке и материалам, используемым для строительства. И если форма и планировка жилищ чаще всего зависят от тех или иных этнических традиций, то выбор диктуется, как правило, природными и климатическими условиями, а также образом жизни африканского народа (осёдлым или кочевым ). Так, в полупустынях при используют камень, глину, низкие травы и кустарники; в саваннах – пальмы, стебли хлопка и проса; в лесных районах – бамбук, рафию, ротанг, листья фикуса и банана. Также для обустройства своих африканцы применяют ил, навоз, циновки, ткани и шкуры животных.

Сегодня в африканских городах занимаются преимущественно профессионалы, однако в сельских местностях основную работу по постройке жилищ по-прежнему выполняют главы семей – мужчины, а завершают ее женщины, которые покрывают строение соломой и листьями, обмазывают и украшают его.

Основная часть жизни африканцев проходит на открытом воздухе – здесь располагается очаг, женщины занимаются домашними делами, а мужчины – ремеслами и охотой. Дом же нужен в основном для ночлега и укрытия от непогоды. По этой причине основная масса традиционных африканских жилищ не имеет окон. Исключение составляют только некоторые регионы Африки с более прохладным климатом (горные районы Эфиопии, Камеруна и Нигерии), где дома оснащены не только окнами, но и отапливаемыми лежанками. Такая представляет собой глинобитные скамьи с топкой, украшенные лепными орнаментами и расписанные геометрическими узорами.

Круглые африканские дома

В Африке при господствует форма конуса с овальным или круглым основанием. В разных регионах строят разные круглые дома, которые могут отличаться друг от друга высотой стен, наклоном крыши, наличием окон и отделки. В некоторых местах жилища украшают росписью и резьбой, тогда как в других наружный вид домов довольно прост и однообразен. В домах простейшего типа крыша и стены неотделимы друг от друга: обычно их плетут из древесных ветвей или тростника, они не имеют окон и снабжены только одним низким входом. Своим внешним видом такие хижины напоминают пчелиные улья. Подобные строения свойственны тропическим районам Африки.

Если же обратиться к северным границам Африки, то можно увидеть, что здесь архитектурное искусство достигло куда больших высот. С самых незапамятных времен здесь строили хижины с и дверями-створками, украшенными искусной резьбой и рельефными бронзовыми пластинками. Однако нельзя не отметить, что такие дома принадлежали исключительно африканским правителям. Простой же народ жил в домах попроще.

Одним из наиболее известных представителей круглых является рондавель , который по большей степени распространен в странах Южной Африки. Обычно рондавель изготавливается из тех материалов, которые доступны в природе. Чаще всего стены строят из камня, а «цементный раствор» делают из земли, песка или их смеси с навозом. Для того чтобы поверхность пола была ровной, ее обрабатывают навозосодержащей смесью.

Каркас рондавеля обустраивается при помощи веток деревьев, очищенных от сучков, или балок, изготовленных из круглого лесоматериала. Готовый каркас покрывается тростником, который прикрепляется к основанию при помощи травянистых канатов. В зависимости от сложности конструкции на изготовление крыши может уйти от 1 дня до целого года, поскольку работа выполняется снизу вверх, и одновременно привязать можно только одну секцию.

Шалаши – африканские дома для кочевых народов

Перекочевки и бродячий образ жизни, который ведут некоторые африканские народы (например, бушмены), не требует прочных жилищ и постоянных поселений. В данном случае достаточно обычного шалаша или примитивного , который чаще всего имеет традиционную полусферическую форму. Нередко укрытием для кочевников служат природные пещеры или углубления в земле, если, конечно, они имеются поблизости.

В кочевых племенах постройкой крытых шалашей испокон веков занимаются женщины. Обычно на сооружение шалаша уходит не более 1-2 часов. Сначала сооружается полусферический каркас из веток, которые связываются вверху, а затем строение накрывается тростником, травой или циновками. Внутри таких хижин устраиваются небольшие углубления в земле, служащие ложем, и очаг. Интересно, что для многих африканских кочевников символом дома является именно огонь, но никак не шалаш. В прохладное время года огонь в очаге поддерживается всю ночь, а наутро засыпается золой.

Перекочевывая с одного места на другое, африканцы часто возвращаются к местам, богатым пищей и источниками воды, но никогда не живут в своих прежних поселениях, а строях новые . Для стоянки, как правило, выбираются те места, где есть большие деревья – их тень может укрыть от знойного солнца. Чаще всего шалаши располагают вокруг деревьев. Средний размер такой хижины составляет 2 м в высоту и 2 м в диаметре.

Африканские пещеры – дома для жителей пустынь

В Сахаре квартирный вопрос решают несколько иначе, нежели в других районах Африки. здесь имеют вид глубоких земляных ям, в которых оборудованы внутренние помещения и двор. Сегодня в Сахаре, на склонах холмов расположено множество пещер, где в настоящее время живут берберы (троглодиты).

Кратеры, в которых расположены пещеры, могут иметь достаточно большие размеры. Посередине такой пещеры располагается внутренний двор – хауш, диметр которого в среднем составляет около 10 м, а вокруг него находятся комнаты, достигающие до 20 м в длину. Нередко жилища берберов имеют несколько этажей, причем переместиться с одного этажа на другой можно чаще всего не по традиционной

Мыслитель, писатель, общественный деятель Генри Дэвид Торо пишет в свой книге «Уолден»:

«У дикарей каждая семья имеет кров, не хуже чем у других, удовлетворяющий простейшим потребностям. У птиц есть гнезда, у лисиц - норы, у дикарей - вигвамы, а современное цивилизованное общество, скажу не преувеличивая, обеспечивает кровом не более половины семей. В крупных городах, где цивилизация победила окончательно, число имеющих кров составляет очень малую долю. Остальные ежегодно платят за эту внешнюю оболочку, ставшую необходимой и зимой, и летом, такие деньги, на которые можно приобрести целый поселок индейских вигвамов, и из-за этого живут в нужде всю свою жизнь.

Действительно ли это лучшее, что можно себе представить? »

Так ли уж невозможно представить будущее, где люди, как прочие животные, свободно владеют своим жилищем без всяких условий и не должны платить огромные деньги всю свою жизнь, просто чтобы быть защищённым от стихии? Конечно нет! Это безумие!

Фактрум публикует список, в котором вы найдёте примеры домов, которые «дикари» по всему миру строят собственными руками, используя подручные материалы, которые мать-природа предлагает бесплатно.

Типи

Типи - это похожие на палатку дома американских индейцев, использовавшиеся равнинными племенами. Типи строится из конусообразной деревянной основы, покрываемой шкурами буйволов, и настоящие типи были до 12 футов в высоту. Как и современные палатки, типи можно быстро сворачивать и разворачивать. Когда племя перемещалось с места на место, каждая семья перевозила с собой колья и шкуры от своего типи.

Равнинные индейцы часто перемещались с места на место, чтобы следовать за стадами буйволов. Вся деревня могла за час собрать свои типи и быть готовой к движению.

Вежа

Внешне вежа напоминает индейское типи, но менее вытянутое и более устойчивое на сильном ветру. Это временное убежище, которое использовали саамские племена, жившие на безлесых равнинах северной Скандинавии, и кочевавшие вслед за оленями. Вежа сделана из деревянных кольев, покрытых оленьими шкурами или, чаще, тканью.

В современных вежах заменили деревянные колья на алюминиевые, а более тяжелые ткани на более лёгкие. Сегодня многие люди предпочитают обогревать вежу при помощи печки вместо открытого огня, преимущество этого способа в том, что производится меньше дыма, но при этом и меньше света, из-за чего внутри весьма темно.

Вигвам

Вигвамы, иногда известные как «дома из берёзовой коры» это дома американских индейцев используемые алгонкинскими племенами в лесных регионах. Эти жилища небольшие, обычно 8–10 футов в высоту, они строятся на основе рамы из изогнутых деревянных кольев, которые покрываются разнообразным доступным материалом - травой, корой, сучьями, циновками, камышом, шкурами или тканью.

Корпус может быть в виде купола, в виде конуса, или в виде прямоугольника с аркообразной крышей. Изогнутые поверхности служат идеальным укрытием при любой погоде и, хотя вигвамы стационарны, они маленькие и их легко построить.

В 1674 г. Гукин, ведавший делами индейских подданных Массачусетской колонии, писал: «Лучшие их дома очень плотно и тщательно кроются древесной корой, которую сдирают, когда дерево наливается соком, и сразу же спрессовывают крупными кусками, пока она зеленая. Дома похуже крыты циновками, которые плетутся из особого камыша; они тоже достаточно теплы и не протекают, хотя и не так хороши, как первые… Я видел постройки, достигавшие 60 и даже 100 футов в длину и 30 в ширину… Я часто ночевал в вигвамах, и они оказывались не менее теплы, чем лучшие английские дома».

Хоган

Хоган это основное традиционное жилище племени навахо. Он может быть круглым, конусообразным, многогранным или прямоугольным. В нём могут быть или не быть внутренние стойки, стены бревенчатые или каменные, а покрыт он землёй с разнообразными вариантами крыши из коры. Всё подходит.

Старые хоганы можно считать родоначальниками идеи энергосберегающего дома. «Использование толстого слоя глины поверх деревянной структуры позволяет такому дому летом сохранять прохладу за счёт природной циркуляции воздуха и влажного пола. Зимой очаг долгое время сохраняет внутреннее тепло. Этот подход называется термическая масса».

В 2001 хоган начал возрождение благодаря организации совместного предприятия с участием нации навахо, университета Северной Аризоны, американской лесной службы и других частных и общественных партнёров.

Полуземлянка

История полуземлянок начинается 6000 лет назад. Жилища этого типа наполовину представляют собой что-то среднее между домом из дёрна и бревенчатым домом, пол в них обычно углублен на 1–1,5 метра под землю. Такие жилища встречаются в Карпатах и на лесистых склонах восточной Европы, но встречались и в Северной Америке.

Многие первые переселенцы из Украины в Канаду в конце 19 века так строили своё первое жильё на новой родине. Такие же дома строили менониты из российской империи, которые селились в регионе Хилсборо в Канзасе.

Еженедельная национальная газета Frank Leslie’s Illustrated Newspaper от 20 марта 1875 года так описывает это строение: «…притягательно старомодная новая деревня в Гнадену, где около двадцати фермеров построили престраннейшие, но комфортабельнейшие дешёвые дома, какие только можно увидеть на Западе, используя небольшое количество брёвен. Какркасная крыша построена на земле и покрыта травой прерий. Эти дома служат и людям и животным, будучи разделены изнутри перегородкой из саманных кирпичей».

Барабара

Барабара была традиционным жилищем алеутов, коренного населения Алеутских островов. Так же, как полуземлянка. Барабара частично расположена под землёй, так проще противостоять сильному ветру.

Клочан

Клочан это построенная насухо каменная хижина с выступающей крышей, обычно ассоциируемая с юго-западной границей Ирландии. Постройка насухо - это метод, когда камни укладываются без связующего раствора; крепость таких строений достигается за счёт давления камней друг на друга и сцепления их между собой. Клочаны обычно круглые, по виду напоминают ульи, с очень толстыми, до 1,5 метров, стенами. Некоторые клочаны не полностью каменные, а имеют покрытую крышу.

Бревенчатый дом

Некоторые из бревенчатых строений были возведены в Северной Европе тысячи лет назад, и они в основном ассоциируются со Скандинавией и Восточной Европой. Они построены из брёвен, уложенных друг на друга горизонтально, с углублением на обоих концах, чтобы усилить сцепление. Толстое ствол предоставляет намного лучшую защиту, чем деревянная рама, покрытая шкурами, досками или дранкой.

Имея необходимые инструменты, семья могла за считанные дни с нуля построить бревенчатый дом, который потенциально мог простоять столетия. Недалеко от места, где я живу, есть ода из наиболее хорошо сохранившихся шведских ферм с бревенчатыми домами, построенными в 1700-х, которые до сих пор находятся в хорошем состоянии.

Так же как клочан, бревенчатый дом получает свою крепкость за счёт давления брёвен друг на друга, и имеет склонность слегка оседать с течением времени.

Длинный дом

Реконструкция длинного дома в музее викингов в Борге, на острове Вествогёй в Норвегии.

Длинные дома строились повсюду в Европе, Азии и обеих Америках, но наиболее ассоциируются с племенами ирокезов из Северной Америки, а также с древними норвежцами из Скандинавии, боле известными как викинги.

Они строятся так же, как вигвамы, с рамой из стволов и покрытием из коры. Основная разница в том, что длинные дома намного, намного больше. Они могут достигать 200 футов в длину, 20 в ширину и 20 в высоту.

Бамбуковый дом

В этом доме важна не конструкция, а превосходный строительный материал. Бамбук имеет высокое соотношение прочность/вес. Он лёгок, быстро растёт, и является долгосрочным возобновляемым источником строительного материала.

Бамбук, как строительный материал, традиционно ассоциируется с культурами южной Азии, Восточной Азии и Южной части Тихого океана, с некоторым заходом в центральную и Южную Америку.

Пуэбло

Пуэбло строятся одноимёнными племенами индейцев на юго-западе США. Это модульные, двух-трёхэтажные жилища, сделанные из самана (крепкие кирпичи из запечённой глины, смешанной с соломой) или из больших камней, скреплённых саманом.

Комплекс построек пуэбло может вместить весь клан, каждая семья живёт в своём саманном отделении, как в современных многоквартирных домах. Эти дома могут послужить десяткам поколений в тёплом сухом климате.

Земляной дом

В былые дни встречались разнообразные виды земляных домов по всему миру, сюда мы можем отнести дома американских индейцев, например хоганы племени навахо, земляные логова племени сиу, ямы с крышей из веток на западном берегу, а также субарктические дёрновые дома на Аляске, в Канаде и в Исландии.

Всё это полуподземные дома, прикрытые окружающей землёй с трёх или четырёх сторон и с крышей наверху. Основное преимущество земляного дома в том, что ты прикрыт от холода и ветра землёй, и если ты расположишь большие окна на солнечной стороне, то можешь обогревать дом при помощи солнца.

Иглу

Иглу - это снежные дома, используемые эскимосами северной Канады. Они представляют собой куполообразные укрытия, построенные из блоков льда, установленных в спиральном порядке и уплотненных снегом.

Вы будете удивлены, как тепло может быть внутри, когда снаружи мороз! «Снаружи температура может быть -45С, но внутри воздух может нагреться от +7С до +16С, только за счёт тепла человеческих тел», - Корнелльский университет, 2003.

Юрта

Юрта - это переносное жилище используемое кочевниками на склонах центральной Азии уже как минимум 3000 лет. Да, вы правильно прочитали, три тысячи лет.

Традиционная юрта состоит из деревянной округлой рамы, обвешанной войлочным покрытием, её полная установка занимает всего 2 часа.

Валипини

Не такой древний, как другие в этом списке, валипини стоит упомянуть, потому что это простая, но блестящая идея и может быть реализована всего за 300 долларов.

Валипини - это подземная теплица, которая позволяет выращивать овощи круглый год. Эта идея впервые появилась в Боливии. Здесь используется такое же земляное покрытие, как во многих древних домах из нашего списка.

Что делает валипини лучше, чем обычные парники? Во-первых, располагая область растений на 6–8 футов под землёй, вы получаете преимущество постоянной температуры земли ниже уровня промерзания. Во-вторых, окружающая земля сохраняет дневное тепло и затем отдаёт его обратно длинными холодными ночами.

Что мы можем усвоить?

Эти древние дома во многом лучше современных потому, что они приспособлены к своему окружению. Дома из пустыни Аризоны очень отличаются от домов из тундры Аляски, а кочевые племена имеют другие нужды, чем оседлые.

Суть в том, что наши предки были едины со своим окружением и сосуществовали с природой. Эти люди были родными земле, в то время как современный человек ведёт себя, как захватнический вид, который не знает своего места в природе .

Но может быть самое главное в этих домах - это то, что их строители знали, когда пора остановиться. Они чётко осознавали, что дом нужен, чтобы быть защищёнными от осадков и иметь безопасное место для ночлега, и не тратили свою жизненную энергию на постройку всё более крупных и внушительных домов.

И в завершение ещё раз предоставим слово Генри Дэвиду Торо:

«Можно создать дом еще комфортабельнее и роскошнее нынешнего, но все будут вынуждены признать, что он никому не по карману. Неужели мы должны вечно стремиться добыть побольше всех этих вещей, а не стараться иногда довольствоваться меньшим? Неужели почтенные граждане всегда будут с важностью внушать юношам, и советом и примером, необходимость приобрести, прежде чем умереть, известное количество ненужных галош и зонтов или пустых гостиных для пустых гостей?..»

Дом в пустыне

Жил-был как-то очень богатый синьор. Богаче самого богатого американского миллиардера. Одним словом, богатый-пребогатый! Свои деньги он хранил на огромных складах. До самого потолка они были забиты золотыми, серебряными и никелевыми монетами. Тут были итальянские лиры, швейцарские франки, английские фунты стерлингов, американские доллары, русские рубли, польские злотые, югославские динары – центнеры, тонны монет всех стран мира п всех национальностей. Бумажных денег у него тоже было несметное количество – тысячи туго набитых, запечатанных сургучными печатями мешков. Звали этого синьора Монетти.

И вот однажды захотел он построить себе дом.

– Построю его в пустыне, – решил он, – подальше от людей.

Но в пустыне нет камня для строительства, нет кирпичей, извести, досок, мрамора… Ничего нет – один песок.

– Неважно! – заявил синьор Монетти сам себе. – Построю дом из своих денег. Вместо камней, кирпичей, досок и мрамора использую монеты.

Он позвал архитектора и велел ему сделать план дома.

– Пусть в нем будет триста шестьдесят пять комнат, – приказал синьор Монетти, – по одной на каждый день года. И двенадцать этажей – по одному на каждый месяц года. И пятьдесят две лестницы – по одной на каждую неделю года. И все это пусть будет сделано из монет, понятно?

– Но гвозди… Без них не обойтись… Придется привезти.

– Ни в коем случае! Нужны гвозди? Берите мои золотые монеты и отливайте из них золотые гвозди.

– А для крыши нужна черепица…

– Никакой черепицы! Возьмите мои серебряные монеты, и получится очень хорошая крыша.

И архитектор сделал план. Чтобы привезти в пустыню все монеты, необходимые для строительства дома, понадобилось три тысячи пятьсот автопоездов.

А чтобы разместить строительных рабочих, пришлось поставить четыреста палаток.

И работа закипела. Сначала вырыли котлован под фундамент, но не стали забивать в него железобетонные сваи и укладывать плиты, а заполнили монетами. Один за другим подъезжали доверху груженные деньгами самосвалы и ссыпали свой драгоценный груз в котлован. Затем стали класть стены: монету за монетой – одну на другую. Монета – чуть-чуть раствора – другая монета… Первый этаж весь выложили из итальянских серебряных монет по 500 лир. Второй этаж – целиком из долларов…

Двери тоже сделали из монет – старательно склеивали их друг с другом. Потом взялись за окна, но стекло не понадобилось. Его заменили бумажными деньгами – австрийские шиллинги сложили с немецкими марками и изнутри, со стороны комнаты, закрыли, как занавеской, турецкими и шведскими банкнотами.

Крышу, трубы и камины тоже выложили из металлических денег. Мебель, ванны, водопроводные краны, ковры, ступеньки лестниц, решетки в окнах подвала, туалеты – все сделали из монет. Монеты, монеты, повсюду монеты, одни монеты…

А вечером синьор Монетти непременно обыскивал рабочих, уходивших со стройки: вдруг кто-нибудь из них унес в кармане или в ботинке несколько сольдо?!

Он даже заставлял их показывать язык, потому что при желании можно ведь и во рту спрятать рупию, пиастр или пезету.

Когда закончили строительство, остались еще целые горы металлических денег. Синьор Монетти велел ссыпать их в подвалы, сложить на чердаке и заполнить ими почти все комнаты, оставив между грудами монет только узкий проход, чтобы можно было пробраться к ним и пересчитать, если понадобится.

А затем все ушли – архитектор, прораб, рабочие, водители грузовиков. И синьор Монетти остался один в своем огромном доме, стоящем среди пустыни, – в этом денежном дворце. Куда ни посмотришь – на пол, на потолок, направо, налево, вперед, назад, куда ни обернешься – всюду видишь только деньги, деньги, деньги. Потому что даже сотни драгоценных картин, что висели на стенах, были сделаны из денег. И сотни статуй, стоявших в залах, тоже были отлиты из бронзовых, медных или никелевых монет.

Вокруг дома синьора Монетти расстилалась бескрайняя пустыня. Она тянулась далеко, во все стороны света. Случалось, что с севера или с юга налетал сильный ветер, и тогда ставни и двери хлопали, издавая необычный звук, похожий на легкий музыкальный перезвон. И синьор Монетти своим тончайшим слухом умел различить в нем звон монет разных стран мира.

«Такое „дзиннь!“, – отмечал он, – издают датские кроны. Это „динь!“ – голландские флорины… А вот слышны голоса Бразилии, Замбии, Гватемалы…»

Когда синьор Монетти поднимался по лестнице, он распознавал монеты, по которым ступал, не глядя, – по их звучанию под каблуками (у него были очень чувствительные ноги). И, поднимаясь с закрытыми глазами, он бормотал: «Румыния, Индия, Индонезия, Исландия, Гана, Япония, Южная Африка…»

Спал синьор Монетти на кровати, которая тоже, разумеется, была сделана из монет: изголовье было выложено золотыми старинными монетами – маренгами, а простынями служили сшитые двойной ниткой банкноты по сто тысяч лир. Простыни он менял каждый день, потому что был человеком чрезвычайно чистоплотным. Использованные простыни он складывал в сейф.